Не отдавай меня ему (СИ)

Вышел в кухню, плотно прикрыл за собой дверь и потянулся за сигаретами. Открыл форточку и выдыхал дым. С улицы тянуло прохладой, но я не чувствовал ничего, кроме боли, тревоги и злости.

Докурил одну и тут же потянулся за другой, вспоминая, как Маша взяла в тонкие пальчики сигарету и поднесла к губам. Никто до нее так сексуально не курил. Ни с кем до нее секс так не выворачивал наизнанку.

И ни за кого до нее я не был готов отдать свою жизнь взамен на ее. Если бы можно было, я бы не раздумывая пожертвовал собой, только бы с ней все было хорошо.

И она жила!

Сегодня у меня было много дел, и первым пунктом было заехать к ее врачу и поговорить. Я хотел знать примерную стоимость лечения в частной клинике и не собирался сдаваться без боя.

Обещал ведь никому не отдавать…

Докурил, написал спящей Маше короткую записку с требованием позвонить, когда она проснется, поставил ее телефон на беззвучный, решив, что сегодня она должна выспаться и никто не будет ее беспокоить. Хватит, ее семья справится и без нее.

Оделся, сходил в ванную, умылся теплой водой и спустился на улицу. Завел машину и поехал к в клинику.

На полпути ожил мобильник. Решив, что Маша проснулась, хотел потребовать, чтоб спала дальше, но на экране высветилось другое имя.

Я напрягся и ответил:

— Да!

— Привет, Марат, — я слышал, как Всеволод сделал затяжку.

— Добрый день. С тачкой все нормально?

— Летает. Ты рукастый парень, я смотрю. Есть предложение.

— Какое?

— У друга тоже электрика барахлит на мерсе. Глянешь? По деньгам не обидим, если все быстро починишь.

— Пригоняй в салон, — сразу же согласился я.

Вчера Всеволод за быструю и качественную работу заплатил мне мой месячный оклад, поэтому отказываться от его предложения было бы просто глупо.

— Давай у меня в гараже, тачка не заводится совсем. Адрес скину, когда подъедешь?

— Часа через два, — прикинул я, — жду.

— Бывай.

Я отбросил мобильный на пассажирское сидение и увеличил скорость.

Доехал до клиники, припарковался и прошелся по территории, заглядывая в каждую мусорку.

Порадовавшись тому, что дворник с утра был занят уборкой снега, вытащил Машины анализы, смахнул снег и вытащил из файла документы, пытаясь найти фамилию врача.

Решительно вошел в здание поликлиники, нашел в списках номер кабинета, где принимал Вяземский, и сразу же рванул к нему.

Для приличия постучал в дверь, открыл и в лоб спросил:

— Вяземский — это вы?

— Я. Часы приема еще не начались, молодой человек…

— Я не на прием, — отрезал я, запирая дверь за своей спиной.

Подошел к столу, протянул доктору Машины анализы и сжал зубы.

— Кондратьева, — вздохнул он, снимая с носа очки.

Сжал пальцами переносицу и устало поинтересовался:

— Вы ей кто?

— Неважно. Я хочу знать подробности о ее диагнозе и о клинике, где ее можно вылечить. Маша говорила что-то про столицу…

— Сядьте, пожалуйста, — попросил Вяземский.

Я приземлился на стул, сложил локти на колени и ждал.

— У Марии очень серьезное заболевание, — начал доктор, старательно подбирая слова.

— Это я уже понял. Как ее вылечить?

— Честно? Никак. Не горячитесь, молодой человек, иначе я вызову охрану. По закону я не имею права вам ничего рассказывать, но… Жалко девчонку, хорошая.

— Мне нужно хоть что-то… — взмолился я.

Вяземский опустил голову, снова собираясь с силами:

— Я тебе так скажу. После того как ко мне на стол попали ее анализы, я запросил консилиум. Отправил их своим коллегам, но все настроены решительно — операция невозможна. Может, если бы она пришла полгода назад, кто-то бы смог, но сейчас… Опухоль почти вплотную к дыхательному центру. Эта та часть мозга, которая заставляет нас дышать. Заденем — и все. Никто не хочет идти на такой риск, учитывая, что у опухоли нет четких границ.

— И что, просто дать ей умереть? — цепляясь за последнюю ниточку надежды, прохрипел я.

Доктор поднялся со своего места, спрятал руки в карманы медицинского халата и отвернулся к окну:

— Я работаю уже двадцать лет, парень, и до сих пор не научился сообщать такие новости. Кто ты ей?

— Жених, — я опустил голову и устало потер лицо ладонями.

— Она умрет легко, — каждое слово Вяземский выдавливал из себя, — просто перестанет дышать. Девяносто девять процентов смертей происходит во сне. Она спокойно уснет, без боли.

Я резко подскочил с места и ударил кулаком об стол:

— Должен быть выход.

Вяземский спокойно обернулся, никак не реагируя на мой приступ.

— Можно попробовать в Москву, но…

— Но… — вскинулся я.

— Повторю: обратилась бы она полгода назад… Сейчас есть множество инновационных программ, в Москве могли бы попробовать остановить рост опухоли. Но вероятность полного избавления очень мала. Максимум — ремиссия.

Я сжал ладони в кулаки, неистово желая вынести пессимисту челюсть. Но что-то остановило. И заставило посмотреть ему в глаза.

— Дайте номер клиники в Москве, — потребовал я.