Не открывай глаза

– Мало ли, – протянул Макс. – У Верки грудь выросла…

– У нее она бы в любом случае выросла.

Вот что у мужиков на уме, объясните, а?

– Ты наелась?

– Наелась, – буркнула в ответ.

Не то, чтобы я обиделась, но настроение стремительно катилось вниз. А еще в воздухе начало разливаться то неприятное чувство, что жгло кожу. Становилось больно. И чем дальше, тем сильнее. Словно кто-то водил раскаленным клеймом, выжигая узоры на руках. Я посмотрела на Макса, и боль перекинулась на шею, затем на лицо, разгораясь все сильнее. Перехватило дыхание, будто весь кислород выгорел вместе с нарастающей болью.

Нет! Хватит! Почему это происходит?

Я попыталась схватить стакан с водой, но руки не слушались. Нечаянно опрокинула его, и жидкость растеклась по столешнице, ручейками разбегаясь в разные стороны.

– Прекрати! – прохрипела я. – Ты ни в чем не виноват!

– Что?

Макс был удивлен, приподнял брови, как будто спрашивая, что происходит, но теперь я точно знала, что у меня за Дар. Вот только, смогу ли я его контролировать?

Как все оказалось просто. Что есть у каждого? Что мы скрываем, прячем как можно глубже?

Тайна, что мешает жить. Мешает не сама по себе, а тем, что вызывает в нас…

Чувство вины.

Если бы я… Если бы что?

Макс винит себя, что недосмотрел за Веркой, что его не было рядом, когда ей была нужна его помощь. Это бессмысленно. Но никуда не деться от чувства, сжигающего дотла. Вина не горит, она гнездится очень глубоко, в темноте, где ее не достать. Она может уснуть, подзабыться, но хватит небольшого толчка, искры, чтобы разбудить ее. Одно слово, воспоминание, жест, событие – и наш монстр оживет, выгрызая в душе целые куски, отравляя своим дыханием все, до чего может дотянуться. Жить с таким неимоверно трудно, но избавиться от него… Невозможно.

Моя боль – не моя. Она его. И чем сильнее чувство вины, тем страшнее, больнее мне.

Я говорила, что мало кто из Даров считает свои возможности манной небесной. Я была не права. Это настоящее проклятие. Как справиться с таким в одиночку?

– Ты не виноват в ее смерти…

Его вина опутывала меня, становилось труднее дышать, вся кожа горела, но мой Дар требовал того, чтобы я помогла сидящему напротив парню.

– Ты не виноват. То, что случилось, не твоя вина. Тебе больно, я понимаю, я чувствую это. Но терзания все только усугубляют, они губят твою душу, разрывают ее на маленькие кусочки, выжигают все хорошее, что есть в тебе. Я помогу, доверься мне, – я протянула свою руку и накрыла его ладонь, нервно вздрогнувшую от моего прикосновения. – Боль уйдет, но память останется светлой, такой, какой и должна быть, ведь в ней хранится образ замечательного человечка, любимого тобой и любившего тебя.

Я позволила своему Дару делать, что он так хотел. Собирать, уничтожать пылающие искры противного чувства. Но не до конца. Я видела, не знаю, как, но я видела ту вину, что тревожила Макса со дня смерти его сестры. И позволяла уничтожать только ее. Сколько за ним грехов, меня не волнует, они – часть его, сомнения пока что важные и неотделимые. Но Верка… Она другое дело. С этим он не сможет жить дальше. Как не смогла бы я. Как Дима, винивший себя за еще одну смерть…

– Что ты сделала?

Я смотрела на парня и видела, как уходит злость из его глаз, как разглаживается морщинка на лбу, добавлявшая ему десяток лет.

– Не злись, – улыбаться не хотелось, но он должен знать, что все хорошо. – Я помогла тебе.

– Помогла? Как? Я, – он замер, прислушиваясь к себе. – Я чувствую себя очень странно, словно…

– Словно на душе стало легче, – закончила я фразу за него.

– Да, а откуда ты…

– Считай, что это мой Дар тебе.

– Шутишь? – не поверил Макс.

– Даже не думала.

Я поднялась, снова попыталась улыбнуться и почувствовала, как пол уходит из-под ног.

Определенно, рановато я занялась лечением душ.

* * *

Дмитрий.

Я ее чувствовал. Подъезжая к мастерской, чувствовал, что она в порядке. Но находясь уже почти у самой двери, вдруг перестал. Словно она отгородилась от меня… Или перестал существовать.

Дверь почти вынес и столкнулся нос к носу с Максом. На руках он держал Руслану. Без сознания. Облегчение волной пронеслось по телу, но вслед за ним пришло недоумение. Почему она без сознания?

– Что тут произошло? – получилось грубо, но адреналин все еще кипел в крови, да и Макс, уверен, поймет меня.

– В обморок шмякнулась. Не знаю, что у нее за Дар, но приглядывать за этой чокнутой нужно. Сказала, что меня одарила, с блаженной улыбочкой, и вот…

Я протянул руки, и Макс бережно переложил ее. Моя девочка, мне ее и на руках носить.

– Ты ей сказал?

– Про Триаду? Не успел. Думал, сначала накормлю. Я себя после инициации помню, жрать хотелось страшно, а она спокойная такая, в тарелке поколупалась. А потом побелела, жуть просто, и, типа, такая как сказанет: «Считай, что это мой Дар!» Вот, по чесноку, дуба бы дал, если б ее хоть чуть-чуть не знал!

Макс нервничал, пальцы ни на мгновение не замирали, щелкая костяшками.