Не отпускай

Потом поворачивается ко мне, приближая рот к моему уху, и сипит:

– Если вы опубликуете эту пленку, детектив Дюма, я убью вас и всех, кого вы любите. Я ясно выразился?

– Кристально ясно, – киваю я.

Потом выкидываю вперед руку и хватаю его за яйца. Его вскрик сотрясает вечерний воздух.

Некоторые старики испуганно вскакивают. Когда я отпускаю его, Ривз хлопается на пол, как рыба на палубу.

Помощники и другие молодые бросаются ко мне. Я отступаю, достав значок.

– Оставаться на местах! – предупреждаю я. – Полицейское расследование.

Старикам это не нравится. Как и их помощникам. Они подходят ближе, окружая меня. Я достаю телефон и делаю снимок.

Старики кричат на меня:

– Ты что это делаешь?!

– Будь я на десяток лет помоложе…

– Вы не имеете права!

– «Livin’ on a Prayer»!

Один из них опускается на колени, чтобы помочь бесчувственному Ривзу, а помощники подходят все ближе.

Нужно заканчивать с этим немедленно.

Я показываю приближающимся помощникам пистолет в набедренной кобуре. Я его не достаю, но одного его вида достаточно, чтобы они остановились.

Старик грозит мне кулаком:

– Мы напишем на вас жалобу!

– Делайте, что считаете нужным, – отвечаю я.

– Вам лучше убраться отсюда.

Я согласен. Через пять секунд выхожу в дверь.

Глава двадцать первая

Меня не беспокоит, что они напишут жалобу. Энди Ривз придет в себя, а когда это случится, он не захочет, чтобы данный случай получил огласку.

Меня больше беспокоит угроза Ривза. Четверо – Лео, Дайана, Рекс и Хэнк – были убиты. Да, теперь я использую это слово. Теперь речь не идет о несчастном случае или самоубийстве. Тебя убили, Лео. И черт меня подери, если я забуду об этом.

Я звоню Элли. Она не отвечает. И меня это злит. Я смотрю на фотографию Ривза, которую сделал на телефон. Ривз лежит на полу, на лице гримаса боли, но снимок четкий и ясный. Я прикрепляю его к тексту и отправляю. Текст гласит:

Узнай у матери Мауры, знакомо ли ей это лицо.

Я направляюсь к дому, но тут вспоминаю, что ничего не ел. Сворачиваю направо и еду в дайнер «Армстронг». Это заведение работает круглосуточно. В окне я вижу, что сегодня работает Банни. Я выхожу из машины, и в этот момент звонит мой телефон. Элли.

– Привет, – говорит она.

– Привет.

Полагаю, что это наш способ дать друг другу понять, что мы зашли слишком далеко.

– Где ты? – спрашивает она.

– В «Армстронге».

– Я буду там через полчаса.

Телефон замолкает. Я выхожу и направляюсь к двери. Две девушки, лет девятнадцати или двадцати с небольшим, стоят у входа, курят и болтают о чем-то. Одна блондинка, другая брюнетка, обе напоминают интернет-моделей или звезд несуществующей реальности. Это внешнее, решаю я. Когда прохожу мимо них, они глубоко затягиваются. Я останавливаюсь, поворачиваюсь к ним. Смотрю на них, пока они не почувствуют мой взгляд. Они еще продолжают болтать секунду-другую, глядя на меня. Я не двигаюсь. Наконец их голоса смолкают.

Блондинка кривится, глядя на меня:

– У вас проблема?

– Я должен идти дальше, – говорю я. – Не следует мне совать свой нос в чужие дела. Но сначала хочу сказать кое-что.

Обе смотрят на меня как на сумасшедшего.

– Не курите, пожалуйста, – четко произношу я.

Брюнетка стоит руки в боки.

– Мы вас знаем?

– Нет.

– Вы коп или кто?

– Я коп, но это не имеет никакого отношения к тому, что я говорю. Мой отец умер от рака легких, потому что курил. Поэтому я могу просто пройти мимо – или могу попытаться спасти ваши жизни. Велики шансы, что вы не захотите меня слушать, но, может, если я сделаю это убедительно, всего один раз, кто-нибудь задумается и, вероятно, даже бросит. Поэтому я прошу вас – даже умоляю, – пожалуйста, не курите.

Вот и все.

Я вхожу внутрь. За кассой Ставрос. Он поднимает пятерню при виде меня и кивает на столик в углу. Я холостяк, который не любит готовить, поэтому пришел сюда главным образом поесть. Как в большинстве нью-джерсийских ресторанчиков, меню в «Армстронге» объемом с Библию. Банни дает мне специальное меню. Она показывает на лосося с кускусом и подмигивает.

Я смотрю в окно. Две курящие девицы все еще маячат у входа. Брюнетка стоит ко мне спиной, сигарета зажата между пальцами. Блондинка смотрит на меня презрительным взглядом, но сигареты в ее руке нет. Я показываю ей большой палец. Она отворачивается. А вдруг она уже бросила? Но я побеждаю там, где это возможно.

Я почти заканчиваю есть, когда в зале появляется Элли. Ставрос просиял, когда увидел ее. Литературный штамп: когда человек входит в комнату, становится светлее, – но Элли как минимум поднимает в атмосфере средний уровень душевности, порядочности, добродетели.

И я в первый раз не воспринимаю это как должное.

Она подходит, садится, подсовывает под себя одну ногу.

– Ты отправила фотографию матери Мауры? – спрашиваю я.

Элли кивает:

– Она еще не ответила.

Я вижу, как она, моргая, смахивает слезы.

– Элли?

– Кое-что еще, о чем я тебе не говорила.

– Что?

– Два года назад, когда я провела месяц в Вашингтоне…

– Ты ездила на конференцию по безработным, – киваю я.

Она производит звук, имеющий смысл «да, верно».