Не по чину

Мишка, стараясь держаться как подобает наследнику древнего рода, но не выглядя при этом «словно аршин проглотил», опустился на скамью (она, зараза, еще и шаталась), поставил ножны около левой ноги и положил ладонь на оголовье рукояти оружия. Агафья – вроде бы незаметно, но Мишка засек – следила за его манипуляциями с мечом.

«Ага, пытается понять, насколько вы привычны к оружию, сэр Майкл, и не только в бою, а вот так – «партикулярно»: не зацепитесь ли за что-то ножнами, легко ли сможете принять достойную позу. Хорошо, что не сразу заметили ее взгляд, а то непременно какую-то неловкость совершил бы. А так вроде бы все в порядке, действовали привычно, на автомате. Знающему человеку это говорит о многом: не из простых, держать себя с достоинством приучены сызмальства. Ну, начало, надо понимать, будет классическим – вопросы на тему: «кто ты, что ты и откуда».

– Из каких же ты Лисовинов будешь, боярич?

«Да, школа! С первого раза титулование запомнила и сразу же, первым же вопросом, пытается выяснить, велик ли род Лисовинов, много ли в нем ветвей».

– Из Погорынских, ваша светлость, земли нашего воеводства лежат промеж Горыни и Случи.

– А муромским Лисовинам вы кем приходитесь?

«Опаньки! А что, в Муроме тоже Лисовины есть? Нет, мать бы рассказала… Проверка! Ну началось путешествие по минному полю!»

– Не осведомлен, ваша светлость. Известная мне близкая родня у нас только в Турове, в Пинске и в Клецке. О муромских Лисовинах не слыхал.

– А я вот о клецких Лисовинах не слыхала, хотя всех там знаю.

«Ну, стерва, вот тебе еще один подзатыльник!»

– В Пинске и Клецке не Лисовины – Святополчичи.

Еще ТАМ, читая труды Гумилева, Михаил Ратников выстроил для себя (возможно, и неправильно) понимание того, почему столь трепетно относились аристократы, да и вообще дворяне, к своим родословным, почему своим происхождением гордились даже бастарды титулованных особ. Видимо, все началось еще в скотоводческих культурах, когда люди эмпирическим путем поняли законы наследственности. Знание это не потерялось с веками и в Средневековье стало основой сословного обособления правящего класса и построения генеалогических древ.

Поначалу практика подтверждала правильность такого подхода: родоначальниками аристократических родов в подавляющем большинстве случаев становились пассионарии, а их потомки наследовали этот признак. Вот только не знали предки, что пассионарность из доминантного признака со временем может стать рецессивным; как говорится, «кровь разжижается». Да и условия жизни этому способствовали: когда обязанность скакать верхом в доспехе, размахивая чем-нибудь смертоубийственным, меняется на необходимость крутиться в придворных интригах, пассионарность становится не достоинством, а недостатком – хитрозадые «субы» и пассионарии низших уровней начинают выигрывать у принципиальных, а потому предсказуемых, пассионариев высших уровней.

Вот так и получилось, что во время Великой французской революции толпы аристократов вместо вооруженного сопротивления покорно шли на гильотину, а во время Гражданской войны в России во главе Белого движения не оказалось никого из великих князей или иных представителей самой высшей знати – либо эмигрировали, либо пошли под нож как бараны. Да и вообще, вырождение европейских королевских и императорских фамилий стало «общим местом», не вызывающим сомнения.

Но ЗДЕСЬ, на Руси двенадцатого века, «качество крови» все еще имело важное, в некоторых случаях решающее значение. Кровное родство с Рюриковичами могло запросто оказаться важнее, чем ум, энергичность или заслуги. Да, разумеется, свой статус требовалось подтвердить делом – двенадцатый век еще не то время, когда происхождение могло компенсировать слабость, как физическую, так и духовную; но и право на такое «подтверждение делом» человек получал прежде всего благодаря происхождению. Вот об этом-то своем праве и заявил Мишка всего одним словом: «Святополчичи».

В тот момент оно показалось ему необходимым, но оно же и стало тем спусковым механизмом, который запустил процесс, приведший к тому, что управлять событиями так, как он привык, Ратников уже не смог – оставалось только хоть как-то удерживаться в седле.