Не покидай меня

— Ах! Не говорите! Считаю величайшей ошибкой такие спорные личности, как Николая и Александру Романовых, возводить в святые. Решение это — политическое или с оглядкой на власть предержащую. Сейчас люди ведь не глупые. Историю хорошо знают. Да, ужасная смерть. Да, необходимо было реабилитировать и достойно похоронить. Но совершеннейшая нелепость возводить в святое достоинство и спешно писать с них лики на иконах! Многие этого просто не понимают и удивляются. Как же так можно? Что сделано этими «святыми»? Какие праведные дела? Витте… Витте… Где же это?.. — Олег Иванович нацепил мгновенно очки, полез за какой-то книгой, перерыл быстро, как мышь, тяжелые тома, по-мышиному же тыркаясь носом в страницы, нашел необходимое, торжествующе зачитал: — «Отличительные черты Николая Второго заключаются в том, что он человек очень добрый и чрезвычайно воспитанный. Я могу сказать, что я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий император». Да ежели каждого только воспитанного человека да в святые! Святцев-то не хватит! А?

После чего торжествующе уставился на племянника. За очками чуть выпуклые глаза Олега Ивановича походили на два подпорченных куриных яйца. Порча выглядывала зрачками — бледно-серыми, неподвижными, мертвыми. Виктору даже почудился сероводородный запах.

— С вами трудно не согласиться, — ответил Виктор, перебарывая тошноту.

— Еще бы вам не согласиться, молодой человек! Еще бы! Эти «сильные мира сего»! Пыль, грязь, гордыня, иллюзии! Всякая козявка, всякий таракан, взбирающийся на колонну власти, мнит себя мессией, Божиим избранником! Агностики, как правило, воображают себя проводниками гениальных идей!

Олегу Ивановичу, судя по всему, в последнее время сильно не хватало аудитории. Всегда уравновешенный, сейчас он передвигался по библиотеке хаотичными рывками, погрузив руки в глубокие карманы своей любимой вязаной кофты. Голова с пушистыми седыми волосами качалась и подергивалась. Он походил на большую, старую, облезлую, надменную птицу.

— Глядя на то, что происходит в мире, я все больше становлюсь пацифистом и врагом любой самовлюбленной диктатуры. Потому что диктаторы, ослепленные своим псевдомессианством, способны на страшную несправедливость именно из-за своей слепоты. А мы же все — червячки. Кто-то подлиннее, кто покороче. Но из одной грязи вышли. Понимаете? Вот что меня мучает, не дает покоя… Написал статью в «Литературную газету». Об этом же. Завернули. Написал в этот… как его… прости господи! Ну, не важно! Тоже не оценили. Такие глубокие и такие спорные вопросы сейчас, дорогой Виктор, не в чести. Новоявленные мессии от власти думают, что русскому народу необходим хлыст и поводырь. Великий Зрячий среди мириадов слепцов! Такая у нас философия. И такая жизнь…

Олег Иванович остановился и посмотрел на племянника пристальнее. Виктор поднял брови в немом вопросе и желании слушать.

— Да, такая жизнь… — повторился старик и сел рядом на диван. — Вы знаете, я очень рад, что вы зашли сегодня.

— Сегодня у вас с Викторией Павловной очередная годовщина…

— Да, да, годовщина, — поморщившись, отмахнулся Олег Иванович. — Однако у меня к вам дело одно, мой дорогой. Сугубо между нами.

— Я весь внимание, Олег Иванович. Располагайте мной, как вам будет угодно, — Виктор, заинтригованный, придвинул ухо.

— Дело, так сказать, совершенно… личное, интимное. Вы из нашей семьи, я могу вам доверять. Вы многое повидали, много путешествовали, насколько я знаю… а я в таком возрасте… Жизнь, мой милый, проходит мимо… Позвольте говорить без обиняков, старость — омерзительная штука, когда еще есть потребности…

Виктор напрягся, ожидая продолжения. Перемена в старике была так разительна, что хотелось встать и уйти. Рука, ухватившая его, чуть дрожала.

— Все мы черви. Это правда, — Олег Иванович почти шептал ему в ухо едким духом нечистого рта. — Кто-то подлиннее, кто-то покороче… И каждому отмеряно по трудам его. Каждому! И каждый стремится к чему-то большему… Грешен, грешен! Стремлюсь. Но не возношусь. И никогда не возносился. Понимаете? Важны лишь приличия. Так сказать, общая незыблемая гармония бытия. Вы согласны?

— С чем? — потешался Виктор, догадывавшийся уже, в чем дело, но все еще не веривший, что старик выбрал для такого щекотливого разговора день празднования очередной годовщины их с Викторией Павловной свадьбы.

— С гармонией!

— Да, гармония, конечно, очень важна в жизни.

— Так вот в последнее время стала очевидной нехватка этой гармонии, мой дорогой. Этакий разлад. Вы молоды, знаете этот мир лучше меня… Воленс-ноленс[4]

вручаю вам скорбную привилегию быть проводником старика в этом мире.

— Старика с потребностями?

Олег Иванович обернулся и вперился в него глазами.

— Именно. Не нахожу в этом ничего предосудительного, однако все должно быть сотте il faut[5]. Зачем соблазнять невежественные умы на кривотолки?

— Как я понимаю, досуг с Викторией Павловной кажется вам несколько пресноватым? — первым подступил ближе к делу Виктор.