Читаем Не померкнет никогда полностью

Подобные случаи в городе уже бывали. Осиротевших ребят куда-то временно пристраивали, а те, кто постарше, чаще всего находили приют в какой-нибудь воинской части, становились "сыновьями полка". Но случай с малышкой, спасенной из-под развалин, дал толчок к тому, чтобы вопрос о таких детях обсудил наряду с самыми срочными делами городской комитет обороны. Он поручил гороно немедленно организовать для них специальный интернат.

Это детское учреждение, размещенное в одном из убежищ на улице Карла Маркса, существовало почти до конца Севастопольской обороны, принимая все новых питомцев - от грудных до пятнадцатилетних. Мы отдали распоряжение в части отправлять в интернат мальчишек, успевших пробраться на фронт, где им было все-таки не место. Этих приводили уже в форме: кого в сухопутной, кого в морской. Многие из них пытались убегать обратно в войска. Некоторым это удавалось...

Если бы кто-нибудь взялся проследить судьбу этих ребят, наверное, выяснилось бы немало волнующего и интересного. Я же могу сказать о них лишь то, что всех воспитанников интерната осадный Севастополь сумел уберечь. Все они - несколькими группами, в разные сроки - были переправлены на Большую землю.

* * *

В час тридцать ночи 20 декабря в Северной бухте ошвартовался "Чапаев", доставивший из Новороссийска боеприпасы. Он пришел на несколько часов раньше, чем было обещано. Это позволяло подать снаряды на огневые позиции еще до рассвета.

Правда, пополнить боезапас смогли не все батареи. Снарядов для 107-миллиметровых пушек и для гаубиц на этом транспорте не оказалось. Мины прибыли только 50-миллиметровые. Но мы радовались и тому, что привезено.

А незадолго до того, как на фронте должны были возобновиться вражеские атаки, ко мне вошел начальник разведотдела Потапов. Несколько смущенный таким он обычно бывал, когда считал, что докладывает что-то существенное позже, чем следовало бы, - Василий Степанович положил на стол лист бумаги.

- Показания одного пленного, - пояснил он. - Полагаю, что сроки, которые тут называются, заслуживают выи-мания...

Пленный из 47-го немецкого пехотного полка заявил на допросе, что, как ему известно, наступающие на Севастополь войска имеют задачу овладеть городом в течение четырех суток, то есть 21 декабря.

"Ну и что?" - хотелось мне сказать в первое мгновение. Ведь в том, что Манштейн рассчитывал завершить нынешнее наступление в короткие сроки, сомневаться и так не приходилось. Однако Потапов был прав: показания пленного заслуживали внимания. Они, если немец не лгал, приоткрывали действующую плановую таблицу противника, точнее, ее последнюю графу. А такими сведениями не пренебрегают. Особенно когда речь идет о завтрашнем дне.

Показания пленного были доложены командарму.

- Что ж, чего-то в этом роде и следовало ожидать, - сказал Иван Ефимович. - Из своего графика они теперь уже основательно выбились. По сегодня еще могут попытаться в него войти. Во всяком случае, коменданты секторов должны об этом сроке знать.

...В час рассвета о начавшихся атаках противника доложили из всех секторов. Даже из первого, где накануне было тихо. Впрочем, там, на правом фланге обороны, противник атаковал не столь активно, очевидно, лишь в целях сковывания наших сил.

На левом фланге, в четвертом секторе, явно пошло на пользу вчерашнее выравнивание фронта. Утренние атаки отбивались там успешно, где-либо вклиниться или потеснить нас врагу пока не удавалось. Постепенно почувствовалось, что главный его натиск смещается вправо, в третий сектор. Еще до полудня группы фашистских автоматчиков, прикрываемые танками, стали прорываться в стыках полков Чапаевской дивизии.

Намечалась угроза продвижения противника в направлении Северной бухты через кордон Мекензи No 1 п Мартыновский овраг. Между тем комендант третьего сектора имел в резерве лишь батальон ПВО.

К фронтовым событиям этого дня мне еще придется вернуться. Но он памятен не только тем, что происходило на переднем крае обороны.

Несколько раньше я говорил о телеграмме, посланной в ночь на 20 декабря контр-адмиралом Жуковым и дивизионным комиссаром Кулаковым от имени Военного совета Черноморского флота Верховному Главнокомандующему.

О содержании телеграммы я знал тогда со слов Ивана Ефимовича Петрова лишь в общих чертах. Мне не подумалось, что на нее уже мог последовать какой-то ответ, когда днем 20-го, после короткого телефонного разговора с Жуковым, командарм сообщил, что едет с членом Военного совета армии Кузнецовым на командный пункт СОР.

Вернулись они довольно скоро, оба радостно возбужденные, хотя на фронте за это время, как мне было точно известно, ничего утешительного не произошло. Скорее наоборот, особенно в третьем секторе...

- Есть важные новости, - улыбнулся Иван Ефимович, проходя к себе. - Зовите Рыжи и Ковтуна, расскажу всем вам сразу.

Новости были действительно поважнее тех местных, о которых я приготовился доложить командарму. Контр-адмирал Жуков, оказывается, вызывал Петрова и Кузнецова, чтобы познакомить с только что принятой директивой Ставки, целиком относившейся к Севастополю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное