Не прикасайся!

 - Неужели здесь нет камер, в которые можно помахать, чтобы нас выпустили?  -  спрашиваю я.

 - Здесь идут тренировки. Ставят программы. Это объекты авторских прав, между прочим. Какие камеры? Все с мобильниками, у всех пропуска.

 - Понятно. Ситуация безвыходная.

 - Марш на лед, я сказал!  -  рявкает Алекс, и мне ничего не остается, как подчиниться.

 В конце концов, паника не поможет, а тренировка здорово убьет время. Злость помогает собраться, чувства работают на пределе. Я падаю снова и снова, не справляясь с изменившимся телом, но уже почти не чувствую коньки, они снова становятся продолжением моих ног. Отстраненно думаю, что неплохо бы купить новые, но потом вспоминаю, что участвую лишь в одном шоу, и незачем через боль и кровавые мозоли раскатывать новую пару.

 Крестовский гоняет меня по самым простым элементам, не то проверяя границы возможностей, не то просто раскатывая перед постановкой. Кажется, словно из меня выжали все соки. Ноги ломит от усталости, задница саднит от жестких приземлений. На руке огромная ссадина, волосы выбились из косы.

 - Скоро обход? Я больше не могу, - выдыхаю, опираясь на бортик.

 Не существует сейчас мечты сильнее, чем снять коньки!

 - Еще полчаса. Хорошо. Хватит. Иди на скамейку.

 Я не иду, я ползу, а когда стаскиваю коньки, готова застонать! Да только не хочется показывать слабость перед Алексом. Когда-то я выкручивала три с половиной оборота на акселе. Тело тогда было легче и сильнее.

 - Во мне хоть какой-то талант был?  -  спрашиваю я скорее себя, чем его.

 Но неожиданно Крестовский отвечает:

 - Был.

 - И какой же?

 - Память. Ты быстро все запоминаешь. Не помнишь? Всю хорео схватывала за одно-два повторения.

 - Это талант?

 - Когда вторую неделю бьешься с толпой пубертатных девиц, которые вместо того, чтобы учить роли, мечтают о куске торта, начинаешь ценить мелочи.

 Я чувствую, как мои ноги поднимают, а потом Алекс садится на скамейку. Голыми ступнями я чувствую грубую ткань джинс и неожиданно приятное тепло. А когда сверху ложится горячая, кажущаяся раскаленной, рука, вздрагиваю и пытаюсь отстраниться.

 - Тебе нужно реанимировать инстаграм.

 Рука, поглаживающая мои ноги, резко перестает волновать. Я приподнимаюсь и хмурюсь.

 - Зачем?

 - Для восстановления репутации. Для того, чтобы пиарить шоу и тебя в нем. Для того, чтобы зарабатывать. Ты хоть представляешь, сколько может заработать слепая фигуристка?

 - Мне не нужны деньги, - глухо отвечаю я.  -  И я не хочу зарабатывать на собственной инвалидности.

 - Ты тратишь время зря. Ждешь, что будет лучше, что что-то исправится. А можешь быть такой же популярной, какой была во времена карьеры.

 - Что тебе до моей популярности? С чего ты вообще взял, что мне это нужно?

 - Я твой тренер. Я вижу амбиции каждой из вас.

 - Цирк уродов  -  не моя мечта.

 - Вот уж на что-что, а на уродину ты не потянешь. Завтра начнем ставить программу. Я хочу, чтобы ты освещала подготовку к шоу в инсте. Потом можешь забросить, а пока что у всех участников есть обязательства по контракту.

 - Хорошо. Я восстановлю.

 - И в пятницу после тренировки мы едем ко мне.

 Смеюсь, ибо не верю, что слышу это на самом деле. Он что, совсем неадеватный псих? Только полнейшему дураку может прийти в голову, что я брошусь сломя голову в его квартиру вновь.

 - За город. Серега и Игорь устраивают сборище. Будет много народа из клуба. Хорошо бы тебе там посветиться. Заодно заинтригуем народ в соцсетях клуба. Да и парочка общих фото с шашлыками пойдет на пользу.

 - Я не хочу ехать в гости к твоей семье.

 - Я понимаю. Но ты поедешь.

 - С тобой невозможно общаться.

 - Я и не претендую.

Мы слышим шаги, и я резко поднимаюсь, а Алекс уже стучит в дверь. Не хочу надевать коньки, и встаю на холодный прорезиненный пол.

 - Михалыч! Открой двери, а? – кричит Крестовский.

Охранник возится с замочной скважиной, я подхватываю коньки и в нетерпении подхожу к выходу. Может, Алекс и прав насчет памяти. Я действительно быстро запоминала все движения, последовательности и акценты. А еще, побывав в помещении, уже на второй раз могла ориентироваться, не натыкаясь на предметы. Если не теряла над собой контроль, конечно.

Но мне не удается об этом как следует поразмыслить. Когда охранник наконец отпирает дверь, Алекс стальной хваткой вцепляется мне в запястье и ведет в раздевалку. Я бы справилась и сама, но сопротивляться нет смысла. Однако усевшись на скамью, я жду, когда он уйдет.

 - Ты замерзла? – спрашивает Крестовский.

 - Нет.

 - Голодна?

 - Нет. К чему эти вопросы?

 - Почему дома тебя не хватились?

 Я замираю, ошеломленная вопросом, который никак не ожидала услышать.

 - Я с Максом…

- Твой охранник мечется внизу, но он меня нее интересует. Я спрашиваю, почему твой отец еще не обрывает мне мобильник.

 - Он работает.

 - Что, в двенадцать ночи?

 - Он… работает, поздно приходит и сразу ложится спать.

 - Не проверяя, дома ли дочь? Да он заслужил премию «отец года».

 - Я всегда с Максом, папа знает, что я в порядке.

 - Разумеется.

- Александр Олегович, к чему эти расспросы? – Я чувствую, как начинает щипать нос от обиды.