Не разлучайте нас

В нетерпении я сижу на краешке дивана и жду, когда начнется передача на новостном канале: с девяти до одиннадцати я буду смотреть на Кэти. Целых два часа. Буду чувствовать вину, буду чувствовать себя подлецом. Но, как бы то ни было, сгораю от нетерпения. И нервничаю.

Они не смогут не упомянуть обо мне. Я напрямую связан со всей историей. Ее историей. Буду ли я выглядеть отрицательным персонажем? Уверен, что да. Ненавижу Лизу Суонсон, и она меня тоже не жалует.

Когда-то давно огромным усилием воли я выбросил Кэти Уэттс из своей головы. Много лет не позволял я себе вспоминать о ней. Не имел права. Но теперь она вернулась и вновь заняла все мои мысли. Часами я сижу за ноутбуком и ищу любую информацию о ней. Пытаюсь узнать, где она, что делает, кем стала.

К сожалению, я нашел немного. Она скрывается. Неудивительно. Хотя и не сменила имя, а лишь перешла на более формальное полное имя – Кэтрин. Она не закончила школу, во всяком случае вместе с другими. Ее сестра – учительница. У Бренны Уэттс есть аккаунт в «Фейсбуке». Причем с такими несерьезными настройками конфиденциальности, что я, как настоящий интернет-сталкер, обшарил его сверху до низу в поисках любых фотографий Кэти или хотя бы упоминаний о ней, или ссылок на ее профиль.

Но ничего подобного у Кэти в Сети нет. На страничке сестры о ней тоже мало упоминаний. Есть, правда, одно фото годичной давности с новоселья Бренны и ее туповатого бойфренда Майка. На снимке куча людей толпится в маленькой гостиной, все с поднятыми для камеры бокалами. Пьют в честь того, что Бренна и Майк стали жить вместе. Тот, кто снимал, должно быть, встал на стул или что-то вроде этого, потому что снимок сделан сверху.

Среди моря людей я разглядел ее: без бокала, со слабой улыбкой на лице. Волосы собраны в небрежный пучок на макушке, отдельные локоны упали на щеки, ясный взгляд. Она выглядит на фото…

Прекрасной.

Потерянной.

Печальной.

Одинокой.

Надломленной.

Я долго смотрел на нее, не в силах оторваться. Потом правой кнопкой мыши сохранил эту фотографию себе на диск. Чем я не сталкер? Что бы она сказала, попытайся я с ней связаться? Обрадовалась бы? Или шарахнулась от меня? Думает ли она, что я придурок, или все еще считает меня своим героем? Своим ангелом-хранителем?

Ты спас меня от него. Ты – мой герой.

Ее слова звенят у меня в ушах. До сих пор. Всегда. Они пронзают меня. Разбивают мне сердце, словно она до сих пор в нем.

Никогда его не покидала.

Я бросаю взгляд в телевизор и вижу, что предыдущее шоу закончилось. На экране появляется Лиза Суонсон со своим характерным фальшиво-искренним взглядом. Это выражение ее лица я бы назвал «серьезная стерва». Я подкручиваю громкость, так что теперь ее голос звучит на всю комнату, эхом отдаваясь в моей голове, в моих мыслях. И мне так хочется сказать ей, чтобы она заткнулась нафиг.

Но я молчу.

Приходится признать, что я буду смотреть это шоу, несмотря ни на что.

Кэти

Тогда

Письма приходили как по часам: появлялись в почтовом ящике раз в две недели. Обычно в четверг или в пятницу. Я всегда проверяла почту после школы; он об этом знал. Раньше мы писали друг другу по e-mail. Но это было как-то обезличенно. Я попросила его писать мне бумажные письма, и он согласился.

Мне так нравились эти весточки от руки: крупные буквы, смазанные чернила, напоминавшие о том, что он – левша, и проводит рукой по уже написанным словам. Смятые листы, по которым становилось понятно, что они вырваны из блокнота. Пометки на полях, такие глупые, что сразу вспоминалось, какой он еще мальчишка.

Я тоже была еще девчонкой. Мы были очень юными, хотя и не ощущали этого. Нам обоим пришлось очень быстро повзрослеть. Я думаю, именно поэтому мы так привязались друг к другу. Родственные души, пострадавшие от одного и того же человека.

Я открыла почтовый ящик, сгребла все, что там было, вытащила из пачки свое письмо и сунула его в карман кофты. Зайдя в дом, свалила остальные письма на кухонный стол и пробормотала «привет» в ответ на мамин оклик из комнаты.

Она не наседала на меня, не спрашивала, как прошел мой день. Только когда мы сели обедать, начался типичный теперь для нашей семьи неловкий разговор, который мама уже не первый раз пыталась поддерживать. Вечерняя трапеза в доме Уэттс превратилась во что-то невыносимое.

Я терпеть этого не могла. И Бренна тоже.

После ужина, с треском захлопнув дверь спальни и закрыв ее на ключ, я нырнула в кровать и достала письмо из кармана. Дрожащими пальцами разорвала конверт, сгорая от нетерпения узнать, что он пишет. Он мог написать, что все хорошо, а мог – что все плохо. Однажды он перестанет писать, и я старалась быть к этому готовой. Мы переписывались уже почти год. И все это время он был единственным человеком, с кем я могла разговаривать. В школе у меня больше не осталось друзей.

Только Уилл.

Я развернула письмо и стала жадно вчитываться в его содержание, закусив нижнюю губу: