Не сердись, человечек

— Нет, в село я не вернусь, — заявляю решительно. — Знаю я их доброту. Это сейчас они так говорят, потому что оказались в полном неведении: где я и что. Нет никаких тем для сплетен, вот и все.

— Возвращайся, Леночка, возвращайся, — упрашивает меня мать так жалобно, что сердце мое готово разорваться от одного только ее вида. — Все будет хорошо, купим цветной телевизор. Вон Стоянчо устроит нам, — заключает она и указывает рукой на край дивана, где сидит какой-то плешивый недомерок с торчащими ушами. — Ой, что же это я забыла познакомить, — она вдруг меняет тон и чуть тише добавляет: — Сказал, что душу готов отдать за тебя, Елена, и замуж возьмет.

И вдруг до меня доходит. Разбирает смех и зло. Человечишко по имени Стоянчо подает мне свою руку, но я не спешу здороваться с ним. В это время отец тянется ко мне, дергает меня за руку, поторапливает:

— Ладно, подай человеку руку и скажи спасибо, что берет тебя такую… никудышную. Я вам уже и пай на «москвича» приготовил.

Смех разбирает пуще прежнего. Ну и комедию устроили мои родители. То, что это авантюра со стороны недомерка, я даже не сомневаюсь. Девчата рассказывали мне, что в прошлом году здесь нашелся один такой делец, который заверил сразу нескольких клуш, что заключит с ними брак. Взял этот жених с каждой клуши по двести левов — и был таков. Но, слава богу, не играл по-крупному, как этот.

— А он серьезно женится на мне? — спрашиваю родителей, сделав вид, что весь этот маскарад заинтересовал меня.

Не успели они слово произнести, как Стоянчо затараторил:

— Женюсь, женюсь!

Все это выглядело так смешно, что я не сдержалась и захохотала, хотя и почувствовала, что смех у меня какой-то истеричный.

Мать начала торопливо объяснять, что они делают все возможное для моего же блага, что Стоянчо — очень добрый человек и т. д. и т. п. Слова ее вызывают во мне бешенство, и я ору вдруг как сумасшедшая:

— Для моего блага, да?! А о ребенке вы подумали? Его что, на помойку, да? Он что, не человек?!

— А это ты выбрось из головы! — Отец подходит ко мне. — В нашем доме…

— Меня не интересует ваш дом, ясно?! — бросаю я и бегу к двери.

Мать кричит мне что-то вслед, хватает за руку, но я вырываюсь и убегаю.

Вхожу в палату в тот самый момент, когда Димо выходит за водой для цветов. Слышу, Милка почему-то плачет. «А эта чего ревет?» — думаю с неприязнью и бросаю зло:

— Ты-то чего?

Милка умолкает — мой тон, видимо, удивил ее, ведь я никогда не разговаривала с ней так. Мне становится стыдно, и я пытаюсь загладить неловкость:

— У тебя же все хорошо, чего еще надо?

— Что хорошо? — шепчет она.

— Как — что? — произношу я и чувствую, как завожусь. — Поженитесь, заберете ребенка. По крайней мере ты знаешь, что ждет тебя впереди.

— Ничего я не знаю, — шепчет Милка. — Однажды надоест ему все это: больница, посещения. Ведь у нас все на взаимном доверии держится, не больше.

— А вдруг выиграете по лотерее трехкомнатную квартиру?! — бросаю я злобно, хотя и понимаю, что это бессердечно с моей стороны.

Да ведь и со мной тоже никто не церемонится. Каждый только о себе думает. Никому и дела нет, что, может быть, ты тоже нуждаешься в понимании, сочувствии, помощи. Ну ладно, допустим, им наплевать на меня, но зачем же афишировать все это? Ведь понятно, что и Жора, и мои родители приезжали сюда не ради меня. Главное, что их волнует, — как бы самим выйти сухими из воды. Взять, например, Жору. Если бы он сразу же сказал мне, что, мол, у него нет намерения жениться и что я должна устраиваться со всеми делами сама, я бы не надеялась на него, и, наверное, мне было бы легче сейчас. Не хочет жениться — не надо, никто не заставляет. Так нет же, устроил цирк… Ведь я так верила ему, готова была идти за ним на край света! А теперь? Да разве я теперь поверю кому-нибудь, если знаю, какие они, эти мужчины? Вот она — любовь. Поиграли — и бросили, а что будет с тобой потом — наплевать.

Или взять, например, моих родителей. Говорят, возвращайся домой, мол, тяжело им без меня и т. д. и т. п., а на самом деле оказывается, что все дело в Стоянчо и в его цветном телевизоре, который он обещал устроить. Но самое ужасное то, что их больше всего волнует не судьба ребенка, а то, что скажут люди! Ну а если так, то смотрите свой цветной телевизор с этой макакой. Не нужны вы мне такие… Видите ли, я — ничтожество. А как же тогда, извините, величать людей, которые отрекаются от своего ребенка?