(не)случайный наследник для магната

Задыхаюсь от нахлынувших мыслей. От усталости и страха к горлу подкатывает тошнота. Подношу руку к горлу, стараюсь дышать носом, и тошнота сходит на нет. Спазм отпускает горло и снова делаю шаг вперед.

Тошнота накатывает несколько раз, но все держусь и не даю себе времени расслабиться.

Меня поддерживает мысль о том, что я должна, просто обязана помочь своему мужчине.

Он – мое средоточие, мое сердце, моя боль и мое проклятие. Хватит прятаться от самой себя, нужно принимать решение раз и навсегда. Пора взрослеть.

Наконец, достигаю последней ступеньки. Распрямляю плечи, удерживая рвотные позывы – так кружится голова от приложенных к передвижению усилий.

Никто из соседей не вышел на помощь, хотя я точно знала, что там, за дверьми кипит чья-то жизнь.

Мне страшно подходить к двум мужчинам, которые свалились будто бы в смертельной хватке на грязный пол подъезда, но я одна и только я могу им помочь.

Сверху лежит Жук, и я с трудом, но откатываю его в сторону, и тут же сжимаю рот рукой, чтобы не завизжать на весь дом: под ним, на расстегнутом пальто Алексея, на его пуловере видно, как растекается кровь.

Видит бог, вселенная, насколько мне стало плохо от этого зрелища.

Я точно знаю, что в самых страшных снах, невыносимых кошмарах, какие только может родить уставшее подсознание, я буду видеть эту картину. И каждое утро буду просыпаться на мокрой подушке, покрытой слезами, как листва - росой.

Вою внутри себя, кричу, как раненный зверь, как самка, потерявшая детеныша, как женщина, лишившаяся любимого. Мне кажется, что этой звуковой волной можно разбить стекла в подъезде, но вдруг понимаю, что кричу беззвучно.

Все сердце – в лоскуты.

И я начинаю шептать про себя что-то малопонятное, будто бы молитву самым высшим силам о том, чтобы они помогли, спасли, защитили его.

Склоняюсь над ним, поднимаю голову на свои колени.

Все это происходит в одно мгновение, но мне кажется, что за это время прошли месяцы, недели, годы…

— Леша, Алексей, Лешечка, — сиплю помертвевшими губами. — Очнись, миленький, очнись…

И вдруг происходит это. Я даже поверить не могу: он хрипит и поворачивает голову. Открывает глаза.

Моргает несколько раз, видимо, приходя в себя – падение на бетонный пол, похоже, совсем отключило сознание. Он проводит рукой по своей груди, и я, увидев это, снова начинаю реветь.

— Спокойно, — неожиданно говорит мне Алексей.

Он привстает, держится рукой за голову, которая, кажется, кружится от удара, а я пытаюсь его придержать, чтобы он не упал от потери крови, или еще чего…

— Спокойно! — повторяет он мне и наклоняется над Жуком. Вдруг резко снимает пальто, бросает его в угол на грязный пол, через верх стягивает свой пуловер, а после и рубашку. Рвет ее пополам, и начинает раздевать Жука.

Я с вытаращенными от удивления, шока глазами, наблюдаю за тем, что происходит. И понимаю тут же, что на теле Алексея нет ран. Эта кровь – не его. Не его!!

— В скорую, скорую звони, — чертыхается сквозь зубы Грецких, и я тут же следую его совету.

Но тут вдруг вижу краем глаза, что к нашему подъезду подъезжает автомобиль скорой помощи. Буквально вываливаюсь в окно, открываю нараспашку и кричу двум врачам в синей форме, что вышли из авто:

— Пятый! Пятый этаж! Скорее! Скорее!

С другой стороны подъезжает полиция, но я уже не смотрю вниз. Я смотрю на методичные, уверенные движения Алексея, который делает перевязку Жуку. Тот пришел в себя, мычит от боли, но не дает себе возможности кричать на весь подъезд, как это делала, например, я.

Алексей снова, в который раз поражает меня, своим хладнокровием, своим спокойствием и своей уверенностью во всем. Мне кажется, нет такой ситуации, к которой он не был бы готов.

Я смотрю на все то, что разворачивается передо моими глазами, и ничего не делаю – только привыкаю к той мысли, что Алексей – мой Алексей! – жив.

Какой парадокс – стоит ему появиться на пороге моей жизни, как тут же все кардинально меняется, что-то происходит, будто бы ураган закручивает в воронку событий.

Но сейчас…только сейчас, именно в ту минуту, когда я вижу, как он аккуратно придерживает голову своего врага, и делает это не показательно перед врачами и полицией, которые грузно поднимаются по ступенькам друг за другом, а из милосердия, которое идет у него прямиком из сердца, я понимаю, что это и есть мой мужчина.

Мой настоящий. Кармический. Выстраданный мужчина.

И я буду настоящей дурой, если после всего этого позволю нашим кораблям разойтись. Ни за что.

Жука кладут на носилки и очень тяжело и неудобно спускают по лестницам трое.

Алексей дает краткие показания, пока одевается, нас предупреждают, что придется проехать в участок, и он сильно возмущается по этому поводу.

А потом нас просят пройти вниз, мы идем друг за другом, но я держусь за него, а он, несмотря на то, что очень погружен в процесс переписки со своими адвокатами, успевает в поддерживающем жесте пожать мне руку.

— Эй, все, закончилось там? Я показания дам! — вдруг на втором этаже приоткрывается дверь тети Сониной квартиры.

— Женщина! Идите себе!