(Не) Сокровище капитана

— А кто станет свидетельствовать, как я спас невинную овечку от злого пирата?

Он ослабил цепь, и я смогла, наконец, вдохнуть. Воздух прошелся по горлу, точно наждак, я закашлялась, снова едва не повиснув на цепи.

— Достань записку и порви. — Он сдвинул одну руку так, что палец лег мне на веко. Надавил — пока не сильно, но все же у меня перед глазами замелькали разноцветные пятна. Губы снова коснулись кожи за ухом. — Жаль будет, если такая красавица окривеет. А то и вовсе ослепнет…

Я ухватилась за запястья Джека над кандалами, словно пытаясь оторвать его руки.

— Да хрен тебе! — просипела я, мысленно нащупывая локтевой нерв и посылая импульс дальше, в плечевое сплетение.

Джек заорал, дернувшись — я едва успела отвернуть голову, чтобы в самом деле не лишиться глаза. Вцепившись в цепь, повисла на ней всей тяжестью. Руки Джека, на несколько мгновений потерявшие чувствительность, разогнулись, и я выскользнула из его хватки.

В тот же миг Генри рванулся к нам. Отшвырнул меня в сторону и опрокинув Джека на пол, начал душить. Я зажмурилась и закрыла уши, чтобы не видеть, как синеет лицо, не слышать предсмертных хрипов.

Сильная рука вздернула меня на ноги. Я заглянула в лицо Генри и мигом забыла все, что хотела сказать.

Глава 29

— Падаль — за борт, — велел Генри влетевшим в дверь матросам. — Леди сопроводите в ее каюту, поставьте караул. И смотрите мне!.. Годфри — две дюжины кошек за то, что уснул на посту.

— Он не виноват! — вклинилась я и съежилась под яростным взглядом.

— Впрочем, подождет до утра. Этого, — жест в сторону зашевелившейся Краун, — в мою каюту. — Он жестко усмехнулся. — Поговорим.

В дверях я, не удержавшись, оглянулась на тело человека, которого совсем недавно любила. И этот взгляд не укрылся от Генри. Лицо его стало вовсе каменным, и мне снова захотелось воскликнуть: «Это вовсе не то, что ты подумал!» Джек заслужил смерть, но сейчас, когда во мне, возможно, зрела новая жизнь, трудно было не задуматься — как долго создавать жизнь и как легко ее отнять. А еще — как так получается, что из детишек с ясными глазами вырастают отъявленные мерзавцы? Удастся ли мне уберечь своего ребенка от подобной участи? Но сейчас было не время и не место говорить об этом. Потом. Когда я успокоюсь. Когда Генри остынет… если он остынет.

А если нет?

Что ж, едва ли он вышвырнет меня за борт. В худшем случае — заберет деньги, которые обещали ему мама и Роланд, и вернет родичам. Или просто оставит на Дваргоне выживать, как сумею. Нет, это было бы совсем на него не похоже. Но даже если и так… Если там процветают трактирщицы и публичные женщины, то и внебрачные дети не в диковинку. А у меня есть голова, руки и дар — и этого у меня никто не отнимет.

Странное дело, еще каких-то полмесяца назад перспектива выживать в одиночку в незнакомом месте довела бы меня до паники, а сейчас… страшно, конечно. Но не настолько, чтобы падать в ноги и умолять о прощении на любых условиях.

И все же лучше бы Генри меня выслушал.

Занятая своими мыслями я не заметила, как капитан исчез, и его место занял лорд Коннор. Я запоздало вспомнила, что собиралась навести порядок в операционной. Что же делать? Самой мне лучше сейчас не оспаривать распоряжения капитана, а тихо удалиться в свою каюту и ждать, пока гнев Генри утихнет

— Лорд Джеймс, пожалуйста… — начала я. Он нахмурился, и я торопливо добавила: — Пошлите кого-нибудь промыть и просушить инструменты в операционной. Кровь портит их так же, как портит добрый клинок.

На его лице промелькнуло удивление.

— Хорошо, леди Белла.

— И еще, насколько мне известно, находясь под арестом, член экипажа не может исполнять свои обязанности…

— Это так.

— И все же утром пришлите ко мне раненых — тех, на кого сегодня не хватило дара. Они не виноваты в моих ошибках.

— Это будет решать капитан.

Я кивнула. Впрочем, можно было не гадать — как бы ни злился на меня Генри, жизнь его людей для него дороже любых обид.

Войдя в свою каюту, я запалила свечу. Передернула плечами — по спине пробежал озноб запоздалого страха. Следом пришла усталость, повисла на ногах не хуже чугунных гирь — оказывается, короткого отдыха хватило, чтобы восстановить дар, но не силы.

Я выложила на стол признание Джека, разгладила бумагу ладонью. Надо бы придавить чем-нибудь тяжелым, чтобы распрямилась — но даже пара шагов к сундуку, на котором лежали книги, сейчас показалась мне непосильной. Я скинула платье и нижние юбки на дверцу шкафа-кровати, распустила корсет, застонав — сдавленная весь день грудь, освободившись, нещадно заныла. И ноги разболелись. Избавившись от подвязок, я плюхнулась на постель и больно ушиблась о что-то твердое. Кувшин, обернутый в полотенце. Ругнувшись, я смахнула его на пол.