Я говорю ему, что явился от Старикана. Корреспондент ничуть не удивлен. Он лукаво подмигивает мне.
— Я вас ждал… Ощипанный дал мне телеграмму. Мне кажется, что я должен обязательно помочь вам. В чем загвоздка?
— В моих мозгах, — говорю я. — Вот уже два дня, как они объявили сидячую забастовку.
— Вздрогнем, чин-чин! Я вас слушаю!
— Яп-яп! — отвечаю я.
Он хохочет от всей души, демонстрируя мне универсальную клавиатуру с тридцатью двумя клавишами из натуральной кости, а затем опрокидывает свой стакан так, как если бы в нем была чистая прохладная вода и, не откладывая в долгий ящик, наполняет его вновь.
Я принимаюсь излагать ему все дело от А до Я. Он слушает, урча, как мишка-сладкоежка в предвкушении бочонка меда. «Как только едва», как говорит Берю, я заканчиваю, Рульт щелкает пальцами.
— Покажите мне этот конверт.
— Повинуюсь.
Он берет бум-конверт, осматривает его так же, как это недавно делал книготорговец, морщится и возвращает мне.
— Надеюсь, что вы сейчас не сделаете себе харакири? — спрашиваю его я.
Рульт качает головой.
— Конечно, нет. Но должен сказать вам, что не понимаю того, что на нем написано. Кажется, это действительно японский, но древний японский язык…
— Древний! Но конверт-то с маркой!
— Эта марка мне незнакома. Жаль, что печать почти не видна, и нельзя прочитать дату, это могло бы помочь нам.
Он с удивлением смотрит на меня и спрашивает:
— О чем вы думаете, дорогой комиссар?
А я думаю о том, что парень Хелдер, который обхаживал японочку, укокошенную Фузи Хотьубе, является экспертом филателии. Не играет ли эта загадочная марка на еще более загадочном конверте ключевую роль в этом таинственном деле?
— У меня голова идет кругом. Это японское приключение — настоящая китайская головоломка.
Рульт наливает очередную порцию гари в мой сосуд.
— Послушайте, приходите-ка этим вечером к моей славной подруге, мистресс Ловикайфмен. Она устраивает небольшой прием, на который приглашен профессор Ямамототвердолобо, специалист по древним языкам. Вы сможете обратиться к нему с вашим непонятным дельцем.
Тут он ненавязчиво меняет тему.
— Даже если профессор и не сможет вам помочь, вы не пожалеете об этом вечере, так как с Барбарой не соскучишься. Ее муж работал в американском посольстве. Два года тому назад он скончался от удара бамбуковой палкой одного не в меру ретивого студента-анархиста. Барбара не захотела вернуться на родину. Она решила развеять свою тоску в этой стране, и я, как могу, помогаю ей в этом.
Я говорю «о'кей». Он дает мне адрес своей подружки, и я оставляю его на произвол секретарши.
А секретаршу уже вовсю охмуряет Берюрье. Вы можете смело смотреть на эту крошку под любым углом, она фотогенична по всей длине своих линий: миндалевидный разрез глаз, район талии в форме Х и грушевидные литавры. Для того, чтобы они были перпендикулярны позвоночнику, ей не нужно становиться на четвереньки или надевать бюстгальтер из железобетона.
— Ваш друг на редкость хорошо для японца говорит по-французски, — замечает она.
Толстяк адресует мне красноречивый взгляд за ее спиной, и я прихлопываюсь. Выйдя на улицу, он объясняет мне:
— Из-за своей желтизны я сказал ей, что — местный, ну, сам понимаешь. Она уверяла меня, что я похож на японского актера Ниш-тяк-внатуре. Прикольная кликуха, да?
Окрыленный счастливыми мгновениями, проведенными наедине с красоткой секретаршей, он безудержно тараторит:
— Но я не стану спешить с заявлением о том, что мне удалось покорить эту сияющую вершину.
— Ты прав, не стоит спешить, иначе ты рискуешь угодить в пропасть забвения.
— Ну и ну! Не хватало, чтобы ты начал выражаться, как японцы!
На этот раз, вместо того, чтобы искать такси, я иду в агентство «Хертц» и беру напрокат машину. Это замечательный Катчеворно — последний писк автомобильной моды. После этого я направляюсь я Кавазаки. Мы проезжаем богатые кварталы, затем менее богатые, и, наконец, бедные и совсем бедные, прежде чем попасть в супербедные. Удивительная вещь, но даже в самых забытых Богом уголках японцам удается сохранить чистоту. Это самая вымытая нация в мире, так как ее представители моются не менее одного раза в сутки.
Через час мы приезжаем в Кавазаки и каким-то чудом сразу же попадаем на улицу Фузи Хотьубе. Он поселился в довольно представительном квартале. Перед нами старая Япония. Восхитительные сады с искусственными ручейками и карликовыми кедрами, картонные домики, маленькие мостики, узенькие аллеи, посыпанные изумрудным гравием, чуете?! Берю полностью очарован.
— Эх! Увидела бы все это моя Толстуха! — вздыхает он.
Я притормаживаю и вскоре нахожу дом захаракиренного в самолете. Это изумительное сооружение, возвышающееся посередине любовно ухоженного сада, который отделен от улицы оградой высотой тринадцать сантиметров. Мы перепрыгиваем через нее на одной ножке и устремляемся к двери.