Не ставший героем

– Константин, он вообще не знает, что такое «друзья». У него нет такого представления в голове. В принципе. У него есть люди, с которых он может что-то поиметь и люди, которые его не интересуют. Всё. А знакомых у него много. – Вилкой Анна всё рисовала подтверждения своих слов в воздухе, и её ничуть не смущало больше говорить за обедом, чем есть. – Один откажет, к другому пойдёт. Он может сегодня ночевать у одного, а завтра у другого. Поэтому я и говорю, что вы телефон – телефон его – ищите! А они по болотам лазают. Господи, да не утонет он нигде, он где-то в городе шляется.

– Его подруга Нина сказала, что он думал себе навредить?

– Между нами, что она понимает? Что она в него влюблена? Вы были подростком? Я помню себя в его возрасте, мне тоже казалось, что весь мир это сплошная драма, а если драмы нет, всегда можно её создать. – С предельной выдержкой отвечала мать парня. – Вы суицид имеете в виду? Я вас умоляю. Если бы Коля решил покончить с собой, это было бы шоу! Шоу! Он бы всех родственников собрал, меня, Витю, бабушку с дедушкой, всех тёть, дядь, вас бы позвал, всех соседей, всех Витиных коллег… Мы бы сразу знали, наверняка. Никакого вопроса бы там не стояло. Я уже не говорю про тело. Вы тело находили? – за этими словами наиболее явно получила свой контур та артистичность, с которой женщина говорила. Точно на сцене, даже не перед камерой, нет – в театре. В этом демонстративно невозмутимом лице чуткий глаз способен был различить напряжение в каждой мышце.

– Нет, не находили. – Не немного опешив отвечал Костя.

– Ну вот, какой суицид? А это он просто исчез. Инопланетяне что ли забрали? Такого не бывает.

– Это не обязательно инопланетяне… – с тем наступила тишина.

На секунду Анна перестала сиять. Но быстро вернулась в прежнее русло.

– Коля не дурак. – Нашлась она и на то с ответом. – Он дерзкий и много чего ещё не понимает в жизни, но он умный парень. Его куда-то там не заманить. Он сразу на место поставит. Он умный мальчик… – теперь же в словах проступило беспокойство, и это было заметно, – Я скорее думаю, что его могли как раз за какие-то слова ударить по голове. Он, бывает, скажет, а потом подумает. Сколько раз было. И с Витей, отцом, сколько было. Он уже много раз получал. Ему бы язык за зубами держать. Больше всего боюсь, что ударили… да и насовсем. – Предложение она смогла закончить, правда заметно тише, будто что-то постыдное.

– Мы обыскали весь город, не только болота. Если бы было тело, его бы нашли.

– А если он ходит где-то? Бродит и не помнит, кто он? – в глазах её блеснул ужас, – Это самое страшное… – она отвернулась, а затем даже движением рук будто скинула с себя неприятную ткань или опавший туман и вернулась в беседу, – Так раз вы обыскали, вы больше не ищите?

– Мы ищем. – Больше Константин не стал спрашивать подробности характера Коли.

Видимо, слова матери произвели на него большее впечатление, чем слова полицейского, и он оставил идею о взаимосвязи между исчезновениями. Блокнот он со стушёванным видом спрятал под куртку. Пока никто не увидел, с какой серьёзностью он готов был браться за тайны городских заговоров ещё минуту назад. Приступить к еде было куда благоразумнее, и как взрослый мужчина он составил компанию взрослой женщине.

На шершавой стене в один блеклый слой лежала белая краска. Стена эта не была привычной стеной от пола до потолка, как обычно бывает. Это была не просто шершавая, а кривая, накренённая стена, уходящая в потолок без определённой границы. Но на ней во всю длину протянулась полка, выдерживающая несколько клеток для крыс, в которых спали животные. Под сводом потолка висела лампа, вернее лампочка, только очень большая. Её освещения более чем хватало на эту комнатушку, больше походившую на крупную коробку, нежели на маленькую комнату. В этой пещере, вроде тех, что лепят из снега младшие школьники, смогли тесно разместиться только две белые тумбы: одна с компьютером, другая с клеткой, в которой спали ещё две белые крысы. Обе тумбы были обрезаны сзади, чтобы влезть в такое узкое пространство.

Человеком, который смог бы осилить обед в подобном месте, оказался никто иной, как Костя. В его тарелке разваривалась лапша с овощами, и должно быть она не была сильно вкусная, так как лицо парня выглядело крайне пренебрежительным. На мониторе перед его тарелкой подсвечивалось изображение Комнаты. Жёлтый диван, не-окно, запертая дверь, кровать с тощим парнем на ней. В правой руке наблюдатель держал ложку. Левая же в этот момент сжимала ручку над раскрытым блокнотом, где было уже написано в шапке «Коля. День 4», а на самом листе «Ему плевать, что говорить. Он скажет, что угодно, чтобы получить своё. Его жизнь начинается каждый день заново».