И я, и Эбер понимали, почему нам запретили всерьез разрабатывать «дело об исчезнувших». Если бы на стадии расследования произошла утечка информации, если бы человечество узнало, что какая-то его часть – пусть даже очень малая! - совершенно необъяснимым образом исчезает в эпоху всеобщего контроля всех за всеми, в эпоху глобальной сети и устойчивых социальных связей, был бы общемировой шок, а потом разразился бы всепланетный скандал.
Уже более ста лет – начиная с середины двадцать первого столетия – в нашем мире нет войн и экономических кризисов. Иногда скалится друг на друга десяток сверхдержав, фактически поделивших Землю и похожих друг на друга по политическому устройству, как однояйцевые близнецы. Порой на стыках их сфер влияния случаются конфликты, в том числе и острые. Но в целом человеческое общество уже столетие, как стало стабильным и предсказуемым, политкорректным и толерантным. Мы – мир сытых и довольных жизнью бюргеров, мир управляемой социальной демократии, где нет пиков огромных богатств, но нет и унылых ущелий бедности. Спокойное, прогнозируемое, неторопливое развитие – вот та черта, которая появилась в характере человечества за минувшие годы... Даже иногда скучно становится так жить – размеренно и предсказуемо. Может быть, именно поэтому я и пошел служить в разведку: какое никакое, а разнообразие.
Наверняка «делом об исчезнувших» все-таки кто-то занимается – на уровне Организации Объединенных наций или Мирового правительства. Проблема-то, как оказалось, общепланетная. Кто-то где-то ведет статистику, строит версии и делает предположения. И, наверное, шаг за шагом идет к разгадке. А меня и Эбера отстранили, чтобы не вертелись под ногами, не мешали.
Но разве можно поманить голодного пса куском мяса, а потом, спрятав лакомство, надеяться, что пес не станет его искать?
3