Не страшись урагана любви

Больше всего ее убивало то, что, уже зная ее, он трахал (дважды) этот старый пыльный мешок, отослав ее, Лаки, обратно в Нью-Йорк. Как он мог? А если дважды, почему и не больше? Если одинраз, то почему не пять? Пятьдесятраз? И одного хватает. Значит, подразумевалось, что все случившееся с ними в Нью-Йорке было просто забавой, шуткой, ложью, короткой — пусть и сильной, — но всего лишь связью с нью-йоркской «девочкой». Другими словами, с ней. Именно это ее задевало: он был, как и все остальные болваны, которых она знала, таким, как Бадди, Клинт Эптон, Питер Рейвен, тот англичанин, голливудский продюсер, для которых она была доступной красивой нью-йоркской подстилкой. А если это так, то он просто слаб, как и все остальные. Просто дешевка.

Она вспомнила, что весь брак был устроен Лизой. Лизой и ее черной подругой-лебедью Полой Гордон. Онивсе это сделали. Грант ничего не делал. Его несло по течению. Как и ее. Если бы Лиза и Пола не проделали всей грязной и тяжелой работы, проклятого брака просто не было бы. И она не могла вынести мысли о

слабоммужчине. С дешевой душонкой.

Может, Джим Гройнтон и не очень яркий. Но он точно не слабый. Она не могла быть замужем за слабыммужчиной. Господи! Когда она сказала ему о возможности связи с Джимом, он даже не ударил ее!

Возможно, ей следует это сделать. Господь ведает, он заслужил. Он по-настоящему слабый мальчишка, прицепился к властной Кэрол и не мог ее оставить. Пока кто-то — и не она сама, а Лиза и Пола Гордон — не заставил его жениться.

Иисусе!

С другой стороны, если она это сделает, она знала, все кончено. Даже если она сделает это втайне, и он никогда не узнает, как можно уважать мужчину, который даже не знает, что ему наставили рога? А если узнает, то выбросит ее. В этом она была уверена.

Господи, но она вне себя из-за него! Тошнитот него. Все сгорело, сгорели все жилы и сосуды, все нервы, все замерзло, засохло.

Может, это и впрямь наилучший путь. Она всегда может вернуться в квартиру на Парк Авеню к Лесли и снова ждать. Снова ждать — сколько лет?

Ее гордость будет уязвлена. Все друзья будут смеяться: Лаки Виденди и ее двухмесячный брак с драматургом Роном Грантом. Но потом все утихнет. И он что-то должен будет заплатить, какие-то деньги, хотя она не хотела его проклятых денег. А вот с Джима Гройнтона она бы их получила.

Может быть, в конце концов, это наилучший путь. Как он могтак поступить с ней?

Не нужно было говорить. Во-первых. Он должен был либо сказать в самом начале, либо вообще молчать. Она не просила. Она даже не хотела знать. Во-вторых, не надо было везти ее туда и лгать ей, лгатьей! — потом пытаться одурачить ее, рассказав «правду» после стычки, которая произошла. Просто дешевка. Дешевка, дерьмо куриное, трус. Ну, старуха именно к этому и подталкивала! А он! Он играл ее партию и сделал то, чего она и хотела от него! И если она, Лаки, не собрала вещи и не улетела немедленно в Нью-Йорк, то не благодаря Кэрол Эбернати.

И потом вся эта дребедень насчет того, что он хотел сохранить репутацию Кэрол и Ханта, что он хотел спасти литературную

репутацию Кэрол, потому что не хотел ее полного уничтожения, пусть это и фальшивая репутация... Снова ее затошнило от отвращения, только на этот раз от отвращения к самой себе. Так попасться!

Но затем мысль о возвращении, возвращении ко всему тому, что было раньше, к полутора годам, которые она прожила после смерти Рауля, сама эта мысль о возвращении к прошлой жизни была невыносима. Ею овладело знакомое ощущение гибельного мрака, которое всегда таилось в глубине ее души. Проклятое католичество внушало, что она должна понести наказание. Вот ее и наказывают. Суеверие все время подсказывало, что ее накажут тем, что не дадут быть с Роном Грантом, но как, каким образом, этого она не знала. Теперь, как оказалось, ей не дадут быть с Роном Грантом потому, что Рона Гранта, какого она хотела, попросту не существует. Никогда не существовало. Она его придумала. Вот что хуже всего.

Она не шлюха! Она не шлюха и никогда ею не была, и ей плевать, что бы кто ни говорил! Все они счастливы были поиметь ее, господом можно поклясться! И она ни одного из них не обижала! Напротив, помогала всем им или почти всем.

Что касается Джима Гройнтона, то физически ее все-таки влекло к нему. Ей всегда больше нравились коренастые, широкоплечие сильные мужчины. Сам Рон был таким. И Рон действовал так, будто хотел, чтобы у нее была связь с Джимом: сказать ей прямо при нем, что он, Гройнтон, влюблен в нее! Что это за полупедерастическая белиберда? Ее тошнило от этих полупедерастов, которые любят друг друга больше, чем своих женщин. Все они обращаются с женщинами так, будто это бутылки с выпивкой, которую можно выпить, а потом выбросить, а еще лучше — пойти в лавку, сдать и взять новую.