Не страшись урагана любви

И теперь этот проклятый Грант прется на самом рассвете, жуткий, как смерть. Бонхэм еще не решил, обращать ли внимание на внешний вид Гранта или нет. Не потом, поскольку все так и лезло в глаза, он решил, что лучше сказать.

— Где, черт подери, ты был и что произошло? — ухмыльнулся он. — Видок у тебя, будто тебя прополоскал знаменитый местный ураган, но все пальмы на местах. — Он упрощал речь, заметил он. Иногда, конечно, он делал это сознательно, ради дела. Но часто причиной был Грант, было в нем что-то, что заставляло это делать. То ли потому, что он знаменитый драматург. То ли потому, что он, Грант, пишет пьесы о людях, которые так говорят. А, ладно. Какая разница.

— Моя старушка выкинула меня, Сказала убираться. Ну я и ушел, — Грант выдавил слабую ухмылку. Но очень уж слабую. — Спал на пляже. Как когда-то, в свое время.

— В добрые старые флотские времена? — ухмыльнулся Бонхэм. — Взбесилась из-за «великого состязания», а? Ну давай, скидывай жуткую одежку, надевай плавки и посмотрим бабки на дне. Они могут быть тут. Если не унесло.

Он подождал Гранта; если они найдут, то точно придется делиться с ним, черт подери. Потом они по лестнице тихо соскользнули в воду, надев ласты уже под водой, чтобы никого не разбудить, и заговорщицки ухмыльнулись друг другу. Хотя рассвет только наступал и солнце еще не показалось над горизонтом, в чистой зеленой воде на глубине тридцать-сорок футов все было видно. Бонхэм плыл над ровным, чистым песчаным дном, запачканным только редкими ржавыми пивными банками и бутылками из-под виски, разыскивая сверток с деньгами, и думал о Кэти Файнер и о своих проблемах. О своих проблемах и о том, что сказал о них Грант во время ночного плавания.

Этот Грант разбирается в людях. Конечно, потому и драматург, Герой Сэма. Конечно, потому она его и подцепила. И он это знал. Просто потому, что он герой

Сэма. Но со стороны Гранта умно было это понять. С другой стороны, Бонхэму плевать, почему она его подцепила. И если уж быть справедливым, не слишком-то она старалась «подцепить» его, должен был он признаться. Не так сильно, как он говорил Гранту той ночью у штурвала. Он и сам не прочь был «подцепить» ее. Он посматривал на нее еще тогда, во время первой поездки на Гранд-Бэнк, неожиданно вспомнил он. Но тогда он и не думал, что подвернется случай. Да его и не было. Но она его все равно волновала. Он даже подумал тогда: она — баба постельная. Но господи! Он же не прилагал никаких усилий, чтобы заполучить ее, и даже когда заполучил! Когда все-таки получил! Ф-фу! Черт! Внимательно глядя сквозь маску на все эти банки и бутылки и не находя не то что свертка, но и единой купюры, он вспомнил о первом вечере, самом первом вечере после отлета Сэма.

Была какая-то невидимая, никем не спровоцированная, но все-таки была какая-то искра между ними, еще днем, когда Сэм предложил ей остаться и плыть с ними, а она радостно согласилась. Бонхэм не смотрел на нее. И она не смотрела на него. Но искра проскочила, и он дал ей понять. Дал ей понять каким-то невидимым, неслышимым животным способом, который и он сам не мог бы объяснить. Он только и надеялся на то, что Сэм не учует. Он воспалился прямо тогда, вдвойневоспалился, потому что Сэм сидел рядом. Почему вдвойне? Интрига, конечно. Так бывает. Неожиданно, впервые за очень долгое время, Бонхэм, поправляя маску, подумал о старом приятеле по пинг-понгу, который, когда они оба вернулись с войны, предложил свою жену, которую он и взял. Он стыдился тогдаэтого. Но не теперь.

Эта Кэти Файнер что-то разбудила в нем, чего не было раньше. Разве что раз или два. У него не могло бы быть такого возбуждения от Лаки, ничего подобного. Но Лаки по-настоящему любила своего мужа. Или Бонхэм думал, что так.

А она хладнокровна, эта Кэти. В ту ночь, едва только улетел Сэм, через несколько минут (минут!) после первого бокала она хладнокровно отказалась от ужина в отеле с Грантами и Спайсхэндлерами и, взяв тот же лимузин Сэма, увезла его и Орлоффски в город. А потом, после ужина, она сунула ему деньги заплатить официанту и хладнокровно велела шоферу (которому так же хладнокровно велела потом забрать ее утром) отвезти Орлоффски в док.

— Я хочу поиграть немного, — сказала она спокойно и хладнокровно, обращаясь к Орлоффски, — а вы недостаточно хорошо одеты для этого, так что за мной присмотрит Эл.

Она сказала это очень хладнокровно, хотя Бонхэм был одет не лучше Орлоффски. Орлоффски не возражал.

— Ну что? — хладнокровно улыбнулась она из своего угла, даже не прикасаясь к нему, даже к руке, когда шофер отъехал от дока. — Не желаешь в отель?

— А разве их там не будет?

— Если и будут, то, конечно, в баре. Там можно войти с черного хода, со стороны пляжа.

— Рискованно же! — сказал он.