– Адриан, ты сам говорил, что мои услуги сегодня не нужны, – нервно оправдывается Эрик. Но, блядь, так и было. Я говорил. Потому что не собирался отставлять гордячку наедине с ее глупыми мыслями, а потом просто, сука, уснул. Взял и вырубился, как полный идиот. Счастливый натрахавшийся идиот, который принял все слова Гордеевой за чистую монету.
Конечно, блядь.
Конечно, любит. Но не меня. Меня она совершенно не знает.
А я тупой дебил так и не сказал, что охереть, как люблю свою упрямую гордячку. Я думал, что впереди у нас херова куча лет, и мы все еще успеем, и сказать, и сделать.
Еще успеем. Должны успеть.
До скрежета стискиваю зубы, силясь перебороть лавину паники, уничтожающей хваленую самоуверенность и хладнокровие беспринципного ублюдка Батлера. Тотальный контроль, контракты и ультиматумы не работают, когда в игру вступают чувства, отрицающие любые меры и ограничения. И то, что я с самого начала нарушал одно за другим собственные правила, должно было натолкнуть меня на единственный верный вывод.
Я же знал, с самого начала знал, но выпрашивать любовь разучился, потому что где-то там, на подкорке, был уверен, что не достоин ее. Не заслужил. В подонков не влюбляются. Подонкам никто не нужен.
Мы облажались. Я в большей степени. В абсолютной. Это я являлся инициатором и катализатором всего, что произошло. Мы сражались друг с другом, с собственными страхами, не доверяя, не желая видеть и называть возникшие эмоции и чувства своими именами. Я давил, она убегала. Я не оставлял выхода, она сопротивлялась. Я загонял в угол, она била в ответ. Я говорил: «хочу и возьму» вместо «люби меня безусловно, Эм. Мне это чертовски необходимо». Да, я знаю, насколько цинично рассуждать так сейчас, за мгновение до прыжка в пропасть, к которому я неумолимо толкал нас обоих.
– Мне нужны записи с твоих камер в квартире, – дотрагивается до моего плеча Гиббс, перетягивая внимание на себя. Я запоздало осознаю, что сижу на заднем сиденье, а черный джип, нарушая все скоростные режимы, с грозным ревом несется по трассе. Коротко взглянув на Клайда, протягиваю ему разблокированный телефон. – Мы должны быть уверены, что это Эмилия, – поясняет Гиббс.
– Это она, – без тени сомнения говорю я. Опускаю стекло и закуриваю, откидываясь затылком на подголовник. Через пять минут Клайд подтверждает мои слова и возвращает телефон. Какое-то время мы молчим. Едкий дым царапает горло, наполняя легкие медленным ядом. Легче не становится. Мне пиздец, как хуево.
– Мы успеем, Эйд, – твердо произносит присмиревший Клайд. Я рассеяно киваю, сглатывая горький комок желчи, застрявший в горле. Я ни хрена в этом не уверен. Панический страх рвет на части грудную клетку, заставляя судорожно сжимать кулаки, потому что
Не знаю, сколько проходит времени, пока вся жизнь проносится у меня перед глазами, а Уэбстер выводит круги вокруг меня и без конца курит, отравляя меня никотином. Кажется, целая вечность осталась за плечами, прежде чем Серов подает свой предательский голос:
– Готово, – подводит черту ожидания Стас.
– Пол, проверь работу, – приказывает Уэбстер своему верному пажу и оруженосцу.
– Все чисто. Файлы уничтожены. Папки не открываются, – оценивает Баррет, нажимая несколько клавиш на ноутбуке. – Мы избавили тебя от ошейника, Джен. Теперь твой ход.
– Гоните мне мои деньги, и я отсюда сваливаю, – на блестящем английском чеканит Стас.
Мне даже смотреть на Серова противно. Сколько ему заплатили? Даже интересно, черт бы его подрал.
– С тобой приятно сотрудничать, – Пол протягивает Стасу две пачки упакованных купюр, и озвучивает ответ на мой вопрос: – Двадцать тысяч наличными.
Серов, не смущаясь, начинает пересчитывать деньги. Черт возьми, жизнь человека, на его взгляд стоит двадцать тысяч долларов?!
– Эмилия, мне очень нужны были деньги. Извини меня. Прощай, – сухо бросает Стас и поворачивается ко мне спиной, направляясь к выходу. Задыхаясь от бессильной злости, испепеляю Серова взглядом, все еще не в силах поверить в то, что это он оказался бумерангом в моем безобидном плане. Черт возьми, ну неужели я хотела многого, чего-то ужасного? Я просто хотела вернуть Львовичу компанию, а себе свободу. Мой план был максимально логичен, а обернулся необратимыми последствиями…
Мою мысль обрывает оглушительный выстрел, и в следующую секунду я слышу сдавленный вопль Серова, рухнувшего на бетонный грязный пол. Скрючившись, парень стонет от боли и отключается. Лужа крови разрастается вокруг его тела с бешеной скоростью, а я просто не успеваю обрабатывать происходящее. Тошнота сковывает желудок и горло, и я борюсь с рвотным позывом, поднимая воспаленный взгляд на Баррета с огнестрельным оружием в руке.