(Не)строго бизнес

– Тише, девочка. Тише, Эм. Я здесь, с тобой, – Адриан сжимает мою ладонь, когда я хватаюсь за бортик ванной, находясь под влиянием очередной панической атаки, охватившей меня от воспоминаний этой жуткой ночи. Мой взгляд опускается на огромные синяки, украшающие всю поверхность кожи: все оттенки багрового, синего и фиолетового в наличии. Больше всего досталось груди и бедрам. Ссадины горят от постоянной, ноющей боли, которая, кажется, никогда не утихнет.

– Как ты себя чувствуешь? – я нервно выдыхаю в ответ, прекрасно понимая, что могло быть и хуже.

Я жива. Относительно здорова. Насилия не было. Если смотреть на произошедшее трезво и искать плюсы, мне чертовски повезло.

– Как будто сегодня мой второй день рождения, – я могла погибнуть, и это факт. Адриан сильнее сжимает мою ладонь в ответ на мои слова, сплетает наши пальцы, заряжает меня своей силой. Я чувствую, что он течет по моим венам. Между близкими людьми, когда она настоящая и искренняя, всегда есть особая связь, мистическая, древняя. Она недоказуема, но всегда ощутима.

– Вкусно пахнет. Я люблю лаванду, – тихо вырывается у меня. Мое замечание вызывает у Эйда слабую улыбку.

– Масло лаванды обладает обеззараживающими свойствами. Хотя я обработал твои раны заранее, даже самые маленькие, – поясняет Адриан, проводя по жгучей царапинке у меня на щеке. – Хотел подождать, пока ты проснешься и искупать тебя в сознании. Но не выдержал, Эм. Хотел, чтобы ты проснулась чистой, и тебе было комфортно, – пока он говорит, оглядываю его долгим взглядом. Подтекст мне понятен без слов. Адриан определенно заботлив и трепетен ко мне, но также, ему был совершенно невыносим тот факт, что Баррет похабно касался меня. Он не хотел, чтобы я помнила и чувствовала на себе его лапы. Вода вряд ли смоет грязные воспоминания о сексуальном домогательстве, но я действительно чувствую себя чистой.

Наконец, Адриан берет мягкую губку и проводит по моей шее, избегая линии ссадин. Синяков касается едва-едва, словно я вся из хрусталя сделана. Сосредоточенно смотрит на меня, пока омывает обнаженное тело, но ни одно его движение не несет в себе сексуальный подтекст.

Не знаю почему, но это чертовски трогает меня, ранит в самое сердце. Его трепет, забота, такая, прежде неизвестная мне, нежность. Я начинаю дрожать, всхлипывать и шмыгать носом, пытаясь бороться со слезами, но они все равно предательски текут по щекам, и Адриан смахивает пальцем их уже с моих губ.

– Тихо, тихо, моя малышка, – обхватив за затылок, Адриан припадает своими губами к моим. Обхватывает медленно шею, целуя бесконечно долго, упоительно, осторожно, чтобы не задеть рану на губе. Постепенно вытягивает из меня кислород и возвращает дыхание. Бесконечный энергообмен между нами настроен теперь идеально, словно безупречный механизм.

Я целую его словно впервые, и не понимаю, как в таком мужчине может умещаться столько противоречивых граней одной личности. Как этот человек, который способен зверски выстрелить в «повинные» головы, может быть таким бережным по отношению к своей женщине. Ведь там, у заброшенной промышленной зоны, когда я видела в его взгляде полное удовлетворение и отстраненную холодность, на мгновение мне показалось, что такой человек не способен на светлые чувства и весь его мир окрашен в черно-кровавый цвет.

– Я должна спросить…так много, – вырывается у меня робко, когда его губы замирают в миллиметре от моих и Батлер сталкивает нас лбами, переводя дыхание.

– Сегодня никаких вопросов, Эм, – качает головой Адриан. – Тебе нужно отдыхать, – решительным тоном подводит черту Батлер, более жестким, не оставляющим мне шансов на споры и возражения.

Отдыхать, так отдыхать. Пока я готова выполнять все, что он скажет. Потому что не способна сейчас на выяснения отношений и словесную схватку. Вопросов слишком много, и я боюсь, боюсь, что не готова сейчас услышать ответы.

Мы ещё долго молчим, общаясь одними лишь взглядами. «Слова только мешают понимать друг друга», – простая цитата, которая способна кратко описать происходящее между нами. Долгожданный штиль, после шторма – момент, когда в людях просыпается чувство созидания и радости от одной лишь мысли, что они живы, пусть и сломлены. После любого цунами, который оставляет после себя разруху и боль, приходит тихое осознание того, что все позади. Самое страшное позади, и как бы ни было тяжело, выводы из разрушительного цунами сделаны, и к следующему восхождению волны, ошибки эвакуации и потери будут сведены к минимуму.

Адриан пытается накормить меня ужином, но я осиливаю лишь фруктовый сок и смотрю музыкальный канал, когда Адриан уходит в душ. В груди что-то скребет и царапает, что дышать больно, и я встаю, направляясь к ванной в ночной рубашке.