Не так давно. Пять лет с Мейерхольдом Встречи с Пастернаком. Другие воспоминания

Я превращаюсь в старика,А ты день ото дня все краше.О, боже, как мне далека Наигранная бодрость ваша!Но я не прав со всех сторон.

Упрек тебе необоснован.Как я, ты роком пощажен Тем, что судьбой не избалован.И близкий правилам моим,Как все, что есть на самом деле, —Давай — ка орден учредим

Правдивой жизни в черном теле!..

Стихи помечены концом февраля 1946 года. Некоторая шутливая небрежность не помешала здесь прорваться самым серьезным мыслям поэта, к которым он впоследствии возвращался не раз и в стихах и в прозе («Быть знаменитым некрасиво» и «Автобиография»). Вот с этой самой «наигранной бодростью», которой мы все тогда грешили, мне и не хотелось показываться на глаза к БЛ. Он бы ее почувствовал сразу.

Эти годы — 1945‑й и 1946‑й — будущие биографы Пастернака, вероятно, назовут эпохой его глубокого душевного перелома. Гадательно — события его внутренней жизни происходили таю острое и мучительное сознание творческого тупика (неудача с поэмой и с театрами), дошедшее до крайности недовольство собой и, как выход, решение вернуться к давно начатому, но оставленному роману в прозе, значение которого для своей литературной судьбы БЛ. необычайно преувеличивал и после завершения работы над ним называл единственным трудом своим, которого он не стыдился.

В другом письме тому же адресату[144] Б Л. пишет: «Я немного писал своего нового, но теперь буду больше — роман в прозе, охватывающий время всей нашей жизни не столько художественно, сколько содержательно…» Дальше он пишет. «Связи мои с некоторыми людьми на фронте, в залах, в каких — то глухих углах и в особенности на Западе оказались многочисленнее, прямее и проще, чем я мог предполагать даже в самых смелых мечтаниях. Это небывало и чудодейственно упростило и облегчило мою внутреннюю жизнь, строй мыслей, деятельность, задачи и так же сильно осложнило жизнь внешнюю. Она трудна в особенности потому, что от моего былого миролюбия и компанейства не осталось и следа. Не только никаких Тихоновых и большинства Союза нет для меня, и я их отрицаю, но я не упускаю случая открыто и прямо заявлять. И они, разумеется, правы, что в долгу у меня не остаются. Конечно, это соотношение сил неравное, но судьба моя определилась, и у меня нет выбора…»Письмо не датировано, но в нем БД. сообщает адресату о смерти отца, известного художника Л. О.Пастернака. Он умер в середине 1945 года; следовательно, письмо можно отнести ко второй половине этого года.

Не обязательно всегда искать прямых соответствий между стихами поэта и жизненными обстоятельствами, но иногда они напрашиваются. Высказанное БД. в письме кажется прозаическим «подстрочником» известных строк из его «Гамлета», написанного в то же самое время…

Но продуман распорядок действийИ неотвратим конец пути.

Я лично от него услышал, что он вернулся к работе над романом в прозе при случайной встрече на Моховой, близ станции метро, в последние часы 31 декабря 1945 года. Я спросил, является ли этот роман тем самым произведением, несколько отрывков из которого он напечатал в «Литературной газете» еще в середине тридцатых годов под заглавием: «Из романа о 1905 годе»? Он ответил, что кое — что из написанного войдет в роман, но что замысел его очень изменился. И далее он сказал странную фразу, которую я тогда же записал буквально: «Я пишу этот роман о людях, которые могли бы быть представителями моей школы, если бы у меня такая была…» Сказав это, он как — то по — своему, по — пастернаковски, полусмущенно улыбнулся.

Было тепло. Легкий снежок занес его воротник и шапку. К нему это очень шло. Я напомнил, что ровно четыре года назад в это время я зашел к нему в Чистополе, а он лежал с прострелом и читал книжку Пого о Шекспире.

— Неужели прошло четыре года?

— Вам кажется, что это много или мало?

— И много и мало, — сказал он. — Много пережито и мало сделано…

Вокруг нас суетилась предпраздничная толпа. Не похоже было, что он торопится. Но нас толкали, мы всем мешали. Нужно было отойти в сторону или проститься.

Он стал желать мне всего самого лучшего. Я ответил тем же. Мы разошлись.

Сделав несколько шагов, я оглянулся. Он медленно шел под легким новогодним снежком к Волхонке…

Из письма к прежнему адресату от 26 января 1946 года: