Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла

— Удивительное совпадение, — сказала она. — Если для вас представляют интерес резные шкатулки, то вы, быть может, обратите внимание и на мою. По-моему, я вам говорила на ужине у леди Эмберли, что эта шкатулка из Бенареса и на ней вырезаны изображения едва ли не всех богов индуистского пантеона.

— Вы еще больше подстегиваете мое любопытство, — ответил Карн.

Через несколько мгновений слуга принес деревянную шкатулку, длиной примерно в шестнадцать, шириной в двенадцать и высотой в восемь дюймов, поставил ее на столик рядом с креслом герцогини и удалился.

— Вот она. — Герцогиня опустила руку на шкатулку. — Взгляните, какая изысканная резьба.

Едва сдерживая волнение, Саймон Карн подвинул кресло поближе к столу и стал разглядывать шкатулку.

Герцогиня не преувеличивала — шкатулка и вправду была настоящим шедевром. Карн не мог определить, из какого дерева она сделана: темная и тяжелая, она казалась сделанной из тика, но это было только внешнее сходство. Всю ее поверхность покрывала затейливая резьба, выполненная с большим искусством.

— Прекрасная и весьма тонкая работа, — сказал Карн, изучив шкатулку. — Могу поклясться, что никогда еще не видел ничего подобного. Если вы позволите, я с большим удовольствием включу описание и изображение вашей шкатулки в мою книгу.

— Безусловно. Я буду очень польщена, — ответила герцогиня. — Если вам потребуется, я буду рада отдать ее вам на несколько часов, чтобы ее для вас зарисовали.

Именно этого Карн и добивался и поэтому живо согласился на ее предложение.

— Хорошо, — сказала ее светлость. — В день бала, когда ожерелье привезут из банка, я выну его из шкатулки и отошлю ее вам. Но с одним условием — вы должны будете вернуть шкатулку в тот же день.

— Обещаю так и сделать, — заверил ее Карн.

— Давайте заглянем внутрь, — предложила герцогиня.

Она вынула из сумочки связку ключей и открыла шкатулку. Карн заглянул внутрь, и у него перехватило дыхание, хотя он за свою жизнь видел немало драгоценностей. Дно и стенки шкатулки были выстелены стеганой юфтью, и на этом роскошном ложе покоилось знаменитое ожерелье. Отражая падающий свет, бриллианты горели таким ярким огнем, что было больно глазам.

Карн отметил про себя, что все камни чистой воды, а в ожерелье их более трехсот. Оправа была выполнена с большим искусством. Украшение стоило около пятидесяти тысяч фунтов — мелочь для герцога, но целое состояние для человека поскромнее.

— Ну, что вы скажете о моем сокровище? — спросила герцогиня, наблюдая за выражением лица своего гостя.

— Великолепно, — ответил он. — Немудрено, что вы им гордитесь. Бриллианты прекрасны, но меня больше восхищает их вместилище. Вы не против, если я обмерю шкатулку?

— Ради бога, пожалуйста, если это поможет вашей работе, — сказала ее светлость.

Карн вынул маленькую линейку из слоновой кости, приложил ее к шкатулке и записал результат измерений в блокнот.

Десять минут спустя слуга унес шкатулку, а Карн поблагодарил герцогиню за щедрость и откланялся, пообещав перед балом лично заехать за предметом своего научного интереса.

Вернувшись домой, Саймон прошел в кабинет, уселся за письменный стол и стал зарисовывать шкатулку по памяти. Закончив, он откинулся в кресле и закрыл глаза.

«Я расколол немало крепких орешков, — думал он, — но этот, кажется, крепче всех. Насколько я понимаю, дело обстоит так: утром в день бала шкатулку привезут в Уилтшир-хаус из банка, где она обыкновенно хранится. Мне разрешено взять ее — разумеется, без ожерелья — на время примерно с одиннадцати утра до четырех-пяти, в крайнем случае до семи часов вечера. После бала ожерелье снова положат в шкатулку и запрут ее в сейф, у которого будут нести караул дворецкий и лакей.

Проникнуть в комнату ночью было бы не только слишком рискованно, но и физически неосуществимо; снять с ее светлости ожерелье во время танцев столь же невозможно. Наутро герцог лично отвезет шкатулку в банк. Словом, я, в сущности, ни на шаг не приблизился к решению».

Он сидел за письменным столом и разглядывал рисунок; прошло полчаса, час… Под окнами шумела улица, но он этого не замечал. Наконец, вошел Джовур Сингх и доложил, что экипаж подан. Саймон приказал ехать в парк, надеясь, что идея возникнет у него с переменой обстановки.

К тому времени его легкий фаэтон с великолепными лошадьми и с индийским слугой был знаком лондонцам не хуже, чем парадный экипаж ее величества[76]. На сей раз светское общество заметило, что Саймон Карн погружен в раздумья. Он все еще бился над мучившей его задачей — увы, тщетно. И вдруг что-то — кто знает, что именно? — подсказало ему решение, и он тотчас же приказал ехать домой. Не прошло и десяти минут, как Саймон снова сидел в своем кабинете, велев прислать к себе Ваджиб Бакша.

Когда Ваджиб Бакш появился, Саймон протянул ему бумагу со своим рисунком.

— Посмотри, — сказал он, — и ответствуй, что видишь[77].

— Я вижу шкатулку, — ответил слуга, привычный к делам своего господина.