Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла

— Ну а теперь, — продолжил я, — мы переходим к развязке драмы, в которой один из самых выдающихся мужей Англии пал от рук неизвестно го злодея. Письмо к Мод Сибрас, которое я вам прочитал, было написано пятого января. На следующий день, шестого января, лорд Фаранкс на целые сутки перебрался из своей комнаты в другую, в то время как опытный мастер производил в его покоях какие-то усовершенствования. Когда мастер закончил работу, Хестер Дайетт спросила его, что именно он там делал, и тот ответил, что установил на окне, выходящем на балкон, некое запатентованное устройство, чтобы лучшим образом защитить дом от вторжения грабителей: недавно в округе было совершено несколько краж. Однако показаний мастера на суде так и не услышали, поскольку накануне произошедшей трагедии тот внезапно скончался. На следующий день, седьмого числа, Хестер, которая принесла обед лорду Фаранксу, почудилось, будто лорд «мертвецки пьян», хотя она и не может толком объяснить, что навело ее на эту мысль (она видела лорда лишь со спины, тот сидел в кресле, повернувшись к камину). Восьмого числа случилось нечто примечательное. Лорд, наконец, согласился принять Мод Сибрас и утром того же дня собственноручно написал ей записку, извещая о своем решении. Записку почтальону передал Рэндольф. Позже содержание записки также стало известно. Вот что там говорилось:

Для Мод Сибрас.

Вы можете прийти сегодня вечером, после наступления темноты. Зайдите с южной стороны дома, подойдите к балкону и войдите в мою комнату. Но помните, что Вам не стоит питать никаких надежд и что с сегодняшнего вечера я навсегда вычеркиваю Вас из своей памяти. Однако я готов выслушать Вашу историю, хоть и знаю заранее, что в ней не будет и слова правды. Уничтожьте эту записку. Фаранкс.

Продолжая свой рассказ, я заметил, что выражение лица князя Залесского стало постепенно меняться. В резких чертах его лица все более и более проявлялось то, что я могу описать лишь как необычайную пытливость — пытливость самого нетерпеливого характера, бесцеремонную в своей алчности. Его зрачки сузились до небольших точек и стали центрами двух пылающих кругов света. Казалось, Залесский вот-вот начнет скрежетать своими мелкими острыми зубами. Лишь однажды прежде довелось мне видеть такое же выражение на его лице… В тот раз князь схватил древнюю табличку, испещренную полустершимися иероглифами — да так цепко, что пальцы у него побелели, — устремил на нее страстный, вопрошающий взгляд и словно бы напряжением всей своей духовной мощи извлек из нее некую тайну, сокрытую от посторонних глаз. Затем он откинулся назад, бледный и ослабевший после столь тяжко ему давшейся победы.

Когда я прочитал письмо лорда Фаранкса, князь выхватил бумагу у меня из рук и с интересом пробежал глазами написанное.

— Поведайте же мне развязку, — произнес он.