Не только о театре

Рассматривая этот вопрос юридически, мы должны подчеркнуть, что по советскому законодательству никто из граждан не лишается права на написание мемуаров.

Более того, в юридических кодексах капиталистических стран, во многом сохранивших пережитки феодальных взглядов, также нет указаний на ограничение такого рода.

Следовательно, по закону каждый может писать мемуары. Однако, если стремиться к тому, чтобы мемуары не только писались, но и читались, то они непременно должны вызывать интерес у окружающих. Наблюдения показывают, что рассчитывать на интерес к своим мемуарам могут:

а) все знаменитые люди без различия пола, возраста и средств, которыми знаменитость была достигнута - писатели, императоры, взломщики, ученые, актеры, путешественники;

б) лица, откровенно ничем не выдающиеся, но поставленные судьбой в непосредственную близость к знаменитым: секретарь Хемингуэя, партнер Аркадия Райкина, стряпуха А. Софронова, парикмахер Союза писателей;

в) обыкновенные люди, не претендующие на известность, в том случае, если судьба хотя бы временно поставила их в небывалое, исключительное положение: проплывшие на плоту через океан, потерявшиеся в горах (если им все же удалось вернуться) и т. д.; ярким примером лица, ставшего популярным уже после опубликования мемуаров, является Робинзон Крузо.

У каждой из этих трех групп авторов существуют свои традиции находить заглавия для мемуаров.

Первая группа целиком строит заглавие книги на громком имени автора. Остальные слова имеют мало значения: «Барбаросса. Воспоминания». Скупо и убедительно! И ничего не надо добавлять! Или: «И. Грозный. Мемуары». Лаконично и завлекательно! Вообще, если имя автора, как принято говорить, «тянет», любое заглавие подойдет. И скупое и игривое. Например, «Нерон. На полях цирковой программы»; «Брижитт Бардо. Сценарий моей жизни»; «Лукулл. Моя диета»; «Михалков. Мораль сей басни…» и т. д.

Авторы, причисленные нами ко второй группе, могут любым мелким шрифтом печатать свою фамилию на обложке - все равно ее никто не знает. Но зато в заглавии должна четко читаться фамилия той знаменитости, на которой паразитирует автор, да еще с оттенком разоблачения: «Анатоль Франс в туфлях и в халате», «Гинденбург без мундира», «Мдивани в пижаме».

Еще лучше, если интимная роль автора ясна уже из самого заглавия: «Как я массировал Черчилля», «С бормашиной на Касабланку» и т. д.

Одним из главных вопросов, который должен поставить перед собой каждый, приступающий к мемуарам, - определить степень правдивости, с которой он собирается писать.

Разумеется, никто из будущих читателей не предъявит автору нелепых требований, чтобы в мемуары включалась чистая правда и ничего больше.

Кто бы стал читать такие мемуары, от которых и сам мемуарист не получил никакого удовольствия?

Однако и оголтелая ложь лишила бы мемуары права на принадлежность к этому жанру и отнесла бы их скорее к области художественной литературы.

Разумная середина, умелое соединение исторических фактов со свободным вымыслом, выбор деталей и украшение их в рамках хорошего вкуса, гармоничное соединение личного с общественным, ясность идейной концепции в условиях конкретных отрезков эпохи, строгость и вместе с тем колоритность изложения - вот признаки хороших мемуаров.

Во всяком случае неправда, изобличение в которой автора мемуаров доступно каждому грамотному читателю, - безусловно запрещается. Не следует, например, приписывать себе такого личного знакомства, которое, несмотря на всю его приятность, не могло состояться по причинам хронологическим (с Ломоносовым, Байроном, Айвазовским и т. д.). Нужно также очень осторожно отнестись в своих мемуарах к таким знакомствам, которые, совпадая по эпохе, малоправдоподобны географически и социально (принц Монакский, японская императрица, Аль Капоне и др.).

Нечего и говорить, что украшение своей биографии путем грубого приписывания себе чужих достижений недопустимо, так как может немедленно вызвать у читателей самую бурную и нежелательную реакцию (Держи вора! Ату его! и т. д.). Заниматься этим можно только в том случае, если автор мемуаров, зачитывая свою биографию, размахивает ручной гранатой или небрежно поводит пулеметом. Однако доказано, что литературный успех, достигнутый испугом, не бывает прочен.

Огромным искушением у всякого, пишущего мемуары, бывает стремление оценивать давно прошедшие события с точки зрения современного умственного развития и осведомленности автора. И в самом деле, очень обидно, возвращаясь мысленно к давно пережитым годам, натягивать на свое сознание уже преодоленные заблуждения, предрассудки и даже простое незнание. Но когда автор поддается этому искушению - модернизации своих старых точек зрения, перед глазами читателя возникает довольно подозрительный образ субъекта, который все знал раньше всех, но почему-то держал свои открытия при себе.

Он один в своей буржуазно-дворянской семье предчувствовал Октябрьскую революцию, он начал ненавидеть фашизм задолго до его возникновения, он никогда не был заражен ни одним заблуждением и т. д. и т. п.