— Бу-бу-бу, бу-бу-бу… — сквозь плотный слой набитой в уши ваты слышится чей-то крайне недовольный голос.
Что с моим телом? В голове полное ощущение, что я — раскрученный волчок, но уже потерявший равновесие и начавший выписывать хаотические круги и кривые. Мысль о необходимости открыть глаза вспыхивает приятным синим пламенем, но тут же гаснет. А вот чье-то грубое прикосновение к моей руке с целью завладеть зажатым в ней предметом справляется с этой задачей на раз! Распахиваю глаза, группируюсь и совершаю резкий перекат в противоположную от захватчика сторону.
Бум!
— Ой! — приземляюсь на пол, ощутимо приложившись бедром, и, не разжимая руки, тут же его потираю.
Так… телефон… Я кому-то звонила?
Окидываю взглядом кровать, в глаза бросается отблеск чего-то, торчащего из-под одеяла.
Фокусируюсь. Это… горлышко бутылки?
Какой бутылки?!
И «бум» взорвавшихся воспоминаний накрывает меня в один миг.
Запрыгиваю на кровать не хуже цирковой мартышки, прикрываю след своего вчерашнего преступления тем местом, на которое абсолютно точно уже нашла приключение.
—Доброе утро, мам! — здороваюсь я, пытаясь придать себе как можно более беспечный вид.
— Что за цирк вы здесь устроили? — гневается родительница.— Что там? — ее пальцы пролетают в миллиметре от моего телефона, едва его не выхватив, и лишь в последний момент я успеваю отдернуть руку.
— Надя! — голос мамы полон обиды и нарастающего раздражения.
— Извини, мам, я проспала. Будильник, — демонстрирую ей экран телефона и с ужасом понимаю, что не просто проспала: до работы остается двадцать минут, и я, похоже, могу со спокойной совестью писать заявление на увольнение.
Как ни странно, от этой мысли сразу же становится легче, и я, собрав всю волю в кулак, поднимаюсь, как можно незаметнее цепляю бутылку и уверенной походкой… кх… уверенной настолько, насколько позволяет сбитый вчерашним возлиянием вестибулярный аппарат, двигаюсь на выход.
Стыдо-о-оба…
— Надежда, — прилетает мне уже в спину от пришедшей в себя после проявленного с моей стороны неуважения мамы, — нам нужно серьезно поговорить!
— Да, мам, обязательно, — монотонно бормочу я, краем глаза отмечая, что детей уже нет дома. Тобик спит, а это значит, что у кого-то все-таки проснулась совесть, пока моя благополучно пребывала в отключке.
Закрываю дверь, включаю воду, присаживаюсь на край ванны. Угу, конспирация — наше все.
Бо-о-ожечки, пусть это будет просто мое воображение, сон, после просмотра этого… чересчур откровенного приложения.
— Ах ты ж! — Зажимаю рот ладонью, потому что возглас, вырвавшийся из моего рта, намного громче, чем мне хотелось бы.
«Заявка одобрена».
«Место встречи в режиме ожидания».
Что… я… наделала?!
Руки начинает трясти так, как будто меня усадили на электрический стул и уже опустили рубильник. Закашливаюсь из-за попытки резко вдохнуть слишком много воздуха, потому что его катастрофически не хватает.
«Что мне делать?!» — вопит мой мозг, заставляя глаза и пальцы искать спасительную иконку отмены.
После очередного удара по экрану меня выбрасывает на правило, где черным по белому написано, что невозможно произвести отмену без наложения штрафа, выраженного в снижении общего рейтинга участника.
Оля. Меня. Убьет.
Если раньше это не сделает мама, которая тарабанит в дверь так, что об осаде в течение хоть сколько-нибудь длительного срока можно даже не мечтать.
И это — последняя мысль перед тем, как щеколда вырывается с корнем, издавая предсмертный скрежет и скрип проигравшего в бесчестном неравном бою.
— Ты сейчас же мне все объяснишь! — уже не требует, а отдает жесткий, не терпящий возражений приказ мой надзира… кх…моя мама.
— И?.. — таращит свои прозрачные, бледно-голубые глаза Еська, смешно закусывая верхнюю губу.
— Что «и»? — перевожу дух я. — Она ее просто вырвала!
Подруга заливается безудержным смехом, положив руки на стол и рухнув на них лицом.
— Тебе смешно, а мне было совсем не до смеха. И дело не в том, что у нее хватило сил это сделать. Скорее всего, Ларка и Олег своими утренними схватками за ванную изрядно упростили ей задачу. Но ты не поверишь, Есь, у нее был такой взгляд…
— Какой? — она сразу же становится серьезной.
— Как у человека, теряющего власть, и во что бы то ни стало желающего ее вернуть. И знаешь, мне стало страшно, что я выгляжу так же, когда пытаюсь давить на детей.
Молчание, а потом еще одна волна искреннего хохота.
— Надь, роднуля, прости! Но ты и давление — это настолько несовместимо, что даже попытка представить тебя в этой роли выглядит просто смешно!
Есина улыбка светится теплом и заботой, а я впервые за последние двадцать четыре часа чувствую, что мне все-таки есть на кого опереться.
Подруга на семь лет младше меня, с не менее сложной ситуацией с родительницей, но при этом с настолько же невероятной стойкостью и неиссякаемым оптимизмом.
— С детьми однозначно нужно что-то делать! А вообще, ты бы еще дольше игнорировала и скрывала эту проблему! — неодобрительно косится она на меня, осуждающе покачивая головой.
— Е-е-есь, у тебя и так работы невпроворот, тебе еще наших проблем не хватало.