(не) твоя тайна, или Разбуди мою страсть

— Тяжелая артиллерия. Была бы водка, предложил бы ее — говорят помогает согреться, — но увы.

Я картинно вздохнул и, сев опять напротив девушки, приподнял бокал, затем отпил янтарную жидкость.

— Ты действительно больше не поедешь на Ольховскую?

Не сказать, что меня особо волновал этот вопрос. Как там говорится — “муж не стенка — подвинется”, так что за этим дело не стояло. Но мне была интересна Викина реакция, которая не заставила себя ждать. Белочка стала ежиком, насупилась, запыхтела, допила залпом все, что было в бокале, и, поставив передо мной пустую тару, многозначительно на нее посмотрела.

— Нет, даже кошку забирать не буду, потому что она не моя, — пожала плечами девушка и, сложив руки в замок, потянулась.

А я не смог отвести взгляда от ее груди, на которой сейчас натянулся свитер, просвечивая фиолетовое.

Фиолетовое, мать его, белье!

Тут же соскочил со стула и налил нам с ней добавки. Все, на этом и остановимся. Не хотелось бы завтра собирать по крупицам остатки сегодняшнего вечера.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Спасибо, — задорно улыбнулась моя гостья и опять залпом выпила все, что было.

Сумасшедшая!

Я подумал, она сумасшедшая? Нет, она нездоровая, однозначно.

Рыжее искушение протерло губы и стянуло с себя свитер, вот так запросто. Девушка взялась тонкими пальчиками за шерстяную ткань и в считаные секунды осталась без кофты. На Вике действительно был фиолетовый лифчик, ажурный, из тонкого кружева, через который отчетливо виднелись затвердевшие соски.

Я сглотнул, сделал шаг в сторону девушки, а она завела руки за спину и щелкнула застежкой белья.

— Не делай это, — попытался остановить ее, пока она не отпустила руки и не случилось непоправимое.

Но куда там.

Виктория нагло улыбнулась и избавилась от фиолетовой части своего белья.

Её грудь была идеальной: аккуратная, округлая, с дерзко торчащими розовыми сосками. Белоснежная бархатная кожа и подтянутый натренированный живот, вдоль ребер с правой стороны была татуировка — непонятная вязь то ли из надписей, то ли из цветов, уходящая своим рисунком аккурат под джинсы.

Лишь какое-то время спустя я понял, что как какой-то малолетний придурок пялился на Викторию. Поясницу сводило, а член стоял колом. Ладони горели, а дыхание сбивалось.

Ведьма.

Я с трудом перевел взгляд на телевизор, пытаясь успокоиться и отдышаться. Все же, пройдя практически треклятое испытание на выдержку, отвернулся от девушки и вышел из кухни.

Нет, так дело не пойдет.

У меня месяц не было женщины, и, когда меня вот так вот откровенно провоцировали, сдерживаться было до невозможного трудно.

Зашел в ванную и умылся. Надо представить что-то такое, что может отбить желание напрочь.

Но что?

Когда перед глазами до сих пор стояли Викины соски. Интересно, какие они на вкус?

— Зачем ты сбежал? — тихо шепнула Вика, зайдя следом за мной.

Дура!

Я обернулся, собираясь высказать ей все, что думал о таком идиотском поведении, чтобы к чертовой бабушке отбить желание попусту дразнить меня.

И понял, что не сдержусь. Потому что я был готов кончить, увидев голую женщину, твою мать.

Идеальную голую женщину. Она стояла передо мной абсолютно нагая и переминалась с ноги на ногу, а я, жадно изучая её тело, плавно приближался к ней, наслаждаясь тем, что видел.

Вика сама напросилась. Разве от такого лакомства можно было отказаться?

Я подошел к девушке и дотронулся до татуировки, очертил ее рисунок, спускаясь пальцами вдоль по телу Вики. Белочка вздрогнула, а я не выдержал и, крепко схватив ее за шею, притянул для поцелуя.

Как же охуенно она пахла. Орехами. Лесными орехами, такими же, как и ее бездонные глаза. Ну точно белка. Уже ни о чем не думая, я закинул ноги девушки себе на талию и пошел с ней к кровати. Врезался плечом в дверной косяк, и Вика, оторвавшись от моих губ, рассмеялась и облизала место удара.

Крышу снесло.

Опрокинул свою добычу на кровать и начал осыпать ее тело поцелуями, сдирал с себя одежду и не мог понять, куда и почему я так торопился.

Обвел языком впадинку пупка, затем поспешил к ребрам и приник губами к цветам на ее теле — вблизи было понятно что это множество переплетенных между собой стволов и нераскрывшихся бутонов. Я понятия не имел, что значило это тату, но оно сводило меня с ума. Я проводил языком по каждому завитку и чувствовал, как дрожу. Это было словно наваждение. Ни разу в жизни ни одну женщину я не хотел настолько, что, казалось, сдохну, если не возьму ее, не войду в нее, не наполню своим семенем, чтобы раз и навсегда пометить, застолбить, присвоить.

— Вот так, раздвинь ножки. Умница.

Викина татуировка заходила ей на лобок лишь одним бутоном с фиолетовыми лепестками и шла дальше, к внутренней стороне бедра.

Безумие.

С одного-единственного тягучего, как шоколадная патока, орехового взгляда.

Настоящее помешательство.

Спустившись до самых краев ее тату, я уже собирался попробовать Викторию на вкус, но она начала хныкать и, вцепившись в мои плечи, а затем и волосы, потянула к себе.