Не убегай, мой славный денек!

Сильвиу был потрясен. Он не дышал, не мог. Закрыл глаза и весь ушел в мечты… Журналисты… фоторепортеры… кинооператоры… «Как это вам удалось?..», «Такой юный и такой…», «Алло, вас беспокоят из телецентра… пожалуйста, коротенькое интервью… пять минут… две минуты… ну хотя бы одну минуту, если вы не располагаете временем…». А в школе… Крики «ура!». Цветы! Директорский бас: «Я давно предполагал, я предчувствовал, что в тебе заложена… славная традиция… Наша школа с 1912 года… Ученые… Блистательные ученики… Учителя, прославившиеся не только в нашей стране, но и во всем мире…»

Потом он видит своего дедушку. Тот бросил палку и прыгает на одной ноге, как резвый мальчишка. «Милый, дорогой мой внук! Я только раз окунул ногу в целебный твой источник, и ревматизма как не бывало…» О, жизнь, жизнь, как ты умеешь в один миг…

Но хватит. Деятель науки должен обуздывать свои чувства, даже и самые волнующие. Сильвиу поднялся, еще раз проверил температуру источника, измерил глубину, насколько это было возможно, и пошел домой, где в прохладе, лежа на диване, стал обдумывать предстоящие дела. Кому объявить о своем открытии, как объявить? Ах, какими пустяками приходится загружать себя! Будь у него секретарша, он был бы избавлен от этого.

Но разве можно сосредоточиться, когда телефон так назойливо звонит? И когда ты знаешь, что это не кто иной, как Мишу. Какой-то Мишу… Мишу, у которого на уме только футбол, марки, жевательная резинка, фото актеров… Ну хорошо же, сейчас он раз и навсегда проучит этого Мишу.

Сильвиу бросился к телефону и, когда услыхал голос Мишу — потому что это был Мишу, он не ошибся, недаром он готов был держать пари, — жестко сказал в трубку:

— Слушай, мальчик, мне надоела вся эта чепуха! Или ты перестанешь ребячиться, или же… Я занимаюсь делом, понял?

Он замолчал, думая услышать на другом конце провода зубовный скрежет или хотя бы скорбный вздох. Ничего похожего. Он услышал ясный, немного шепелявый голос друга:

— Сильвиу, какого черта ты сидишь дома? Иди скорее в сад! Лопнула труба теплоцентрали с горячей водой. Пришел дядя Фане, наш техник, он будет сваривать трубу. Пойдем посмотрим! Придешь, а?

«ТРАВЛЕНЫЕ ВОЛКИ»

Зима еще не кончилась, календарь упорно доказывал нам это, черным по белому там стоял февраль, но мы с календарем не считались, мы — народ бывалый, «травленые волки», как говорил Дан.

Мы чуяли, что весна на подходе.

— Пойдем проветримся, волчище!

— Пошли! Без шапок?

— Без.

— И без кашне?

— Долой все, что напоминает о зиме!

Нас выманил из дому запах весны. Я приехал по делам в городок на берегу Сирета и поселился у родителей Дана. Дану было двенадцать лет, мы подружились с первого дня, нас сблизило что-то такое, что довольно трудно объяснить. А впрочем, наверное, можно и объяснить: ему было двенадцать лет… и мне когда-то давно было столько же. Я хорошо помню ту пору, знаю ей цену и стараюсь при каждом удобном случае вернуться к ней.

Мы шагали рядом по новой широкой улице, застроенной многоэтажными домами, которые радовали глаз своими красками.

Мы шли не торопясь, молчали, как и улица — она отсылала запоздалых прохожих домой спать. Над нами светились уличные фонари, излучали на нас лиловый свет, и наши тени то удлинялись, то укорачивались.

Я заметил, что эта игра теней заинтересовала Дана. Там на снегу мы превращались в карликов с приплюснутой головой, без шеи, с короткими ногами, а потом становились великанами: плечи — косая сажень, руки как башенные краны, а ноги точно на ходулях.

— Забавляешься, волчище?

— Угу.

— В одиночку?

— Могу и вам сказать.

— Если это не секрет…

— Нет. Я играю. С тенью.

Он остановил меня, схватив за руку.

— Смотрите на тень: вот сейчас я такой, какой есть… Не больше и не меньше. Ученик пятого класса.

— Пятого «А» или «Б»?

— Это неважно. — Потом он потянул меня вперед. — Вот теперь я уже вырос. Таким я буду по окончании школы.

— Точно. Я уже вижу выпускное свидетельство у тебя в кармане.

— Да. Я гляжу на него и думаю: «Куда теперь податься?» То есть нет, чего там думать! Я давно обдумал. Прямо туда и пойду.

— Куда?

— В профшколу. Папа у меня слесарь.

— Знаю. Он хотел, чтобы и ты…

— Вот это новость! Я сам хотел. Я и сейчас уже могу мастерить всякие вещи. Мама меня называет…

— Слышал: «третий мастер на все руки».

— Вот, вот!

— А почему «третий»? Ведь первый — отец?

— Нет, дедушка. Отец — «второй мастер на все руки».

Мы смеемся. Мы оба только и смеемся. Так мы с ним любим смеяться. Нас мало интересует, что другие ничего не находят смешного.

— Ну, а дальше? Что еще говорит тебе твоя тень?

Мы шагаем дальше и останавливаемся.

— Теперь я окончил профшколу. Поступаю на завод и в вечерний институт.

Он бегом опережает меня.

— Вот я студент, вернее, инженер. Вам нравится, какой я стал?

— Очень.

И мы опять смеемся.

— Давайте постоим здесь немножко, — предлагает Дан.

— Ты что, замерз?

— Нет. Если мы пойдем, то я опять стану маленьким.

— Хорошо. Ты постой тут один, последи за тенью. А я пойду, и, когда я сделаюсь лет двенадцати, ты, пожалуйста, крикни мне, и я остановлюсь. Мне хочется там постоять.

— Крикну.