Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы

Выпить, что ли, коньячку, подумал он, иначе не заснуть, но тут же отогнал от себя эту крамольную мысль. Беззлобно позавидовал Томскому, который так крепко и спокойно спал, не ведая о его тревогах. Сам себя довожу черт знает до чего, рассуждал он про себя. Успокоившись, посмотрел на часы — половина третьего. Хоть пять часов поспать… Вадим поправил подушку, прижал ею пакет… и… вздрогнул от неожиданности. Дробью пробежали по крыше чьи-то мелкие шажки. Быстро-быстро вперед, потом также — назад. Не успел Вадим сообразить, как в окно что-то хлестнуло. Тьфу ты, это же дождь!.. Крупные капли горстями бросало в окна и крышу вагона, пока поезд не вышел из полосы ливня. Снова стало тихо. В купе было душно, и Вадим опустил верхнюю часть запотевшего окна. В лицо ударил свежий, влажный воздух, в котором были перемешаны запахи травы, деревьев и дождя. Грохот поезда ворвался в купе. От внезапного шума проснулся Женя. Повернулся, открыл один глаз, посмотрел на Вадима, затем на часы. Алмазов успокоил его: «Все нормально, спи» — и выключил свет.

Через час или полтора Вадима разбудил скрежет железа откидной части площадки, щелчок замка и скрип открываемой двери вагона, приглушенные голоса. Поезд стоял. Станция Бологое — освещенное желтое здание вокзала, пустой перрон. Кто-то вышел, кто-то зашел в вагоны. Два-три человека, не больше. Купе было третьим от входного тамбура, и Вадим отчетливо слышал все звуки. Алмазов сосредоточенно пытался понять, чем занимается проводник. Вот он проводил пассажиров в конец вагона, причем чей-то чемодан тяжело стукнул в дверь купе. Возвратился к выходу, подмел площадку вагона и мусор собрал в железный совок — характерный шелест и шкрябанье длились полминуты. Затем поговорил с проводницей соседнего вагона. Ничего подозрительного. Поезд плавно тронулся. Алмазов облегченно вздохнул. И все же тревога и сомнение не покидали его. Он прекрасно понимал, какой важности документы доверили ему. Попади они в чужие руки, — ему лично не миновать тюрьмы. Он еще раз прикинул: сейчас, в закрытом купе, документы, как в сейфе. Самое тревожное ждет его впереди, когда нужно будет пройти от вагона до ожидающей их машины. А там уже — Главк, и на этом все. Он пойдет к своему московскому приятелю Стасу — вечером, перед отъездом, созвонился с ним, — и будет весь день спать. Удовлетворенный этой близкой перспективой, Алмазов забылся в глубоком сне…

…Дверь в купе открылась бесшумно и быстро. Забыл закрыть, не проверил, обреченно простонал Вадим, увидев в светлом прямоугольнике дверного проема знакомую фигуру проводника с надвинутой на глаза фуражкой. Узкий слепящий луч фонарика вонзился в глаза Вадима. Ужас сковал его. А-а-а, закричал он и не услышал своего голоса. Проводник медленно подошел к нему, сильная рука, как клешней, сдавила ему плечо, вторая потянулась к пакету.

— Вадим, что с тобой? — Томский тряс Вадима за плечо.

— Где он? — Алмазов рывком сел и оглядел купе.

— Кто? — Женя сочувственно смотрел на приятеля. — Вадик, ты переутомился, здесь никого не было.

— А… что было?

— Ты кричал.

— Где пакет? — Вадим боялся посмотреть назад. Томский заглянул через его плечо. Пакет был на месте. Алмазов откинулся на подушку и спросил, который час. Томский сказал, что времени только шесть утра и что еще можно по крайней мере часок поспать. Сочувствуя Вадиму, он сказал, что сам спать не будет, а посидит рядом, около него.

Томский достал из портфеля толстый журнал, но читать не смог, думал о Вадиме. Не без иронии он вспомнил, как его спутник закрывал окно, два раза проверил, закрыта ли дверь, лишил себя хорошего ужина, неоднократно ощупывал рукой пакет. Реакция Вадима на все, что происходило в купе, казалась Евгению не совсем адекватной. Светало. В боковом освещении от сереющего окна видно было, как осунулось лицо приятеля, как набрякли под глазами темные мешки. Томский корил себя за то, что завалился спать, как бирюк, а ведь рассказ Вадима о случае на Вуоксе должен был его насторожить, заставить с большим вниманием отнестись к страхам приятеля… Как не похож был этот растерянный, измученный человек на того уверенного в себе, умного и уравновешенного Вадима, которого Томский знал по работе. Он упрекнул себя в том, что еще вчера не нашел нужного, подходящего слова, чтобы снять напряжение, в котором, совершенно очевидно, находился Алмазов. Лучше бы этот злополучный пакет Томский взял себе. Да нет! Старик явно зациклился на нем и извел бы не только себя, но и меня заодно, подумал Евгений.