Не убоюсь зла

Последний вопрос жесток, но я вынужден его задать: ведь нас обвинили в том, что мы против желания семьи превратили похороны Дави-довича в политическую демонстрацию. Поколебавшись, а все же спра-шиваю:

-- Помните ли вы, с какой речью выступила ваша мать на похоронах отца?

Уже только по слабому движению губ ее можно прочесть: "Я не хочу отвечать", -- и тут судья полным страдания голосом выкрикивает:

-- Ну зачем вы задаете такие вопросы?!

Власть, столько лет мучившая Давидовича, поставившая условием возвращения Гаськовой в СССР подписание показаний, которые у нее не хватает решимости повторить, использующая их для обвинения меня в государственной измене, возмущена моим бессердечием!.. Это, конеч-но, вершина цинизма. Тем не менее я еще долго испытываю неловкость оттого, что был вынужден задать несчастной Софье все эти вопросы. Не знаю, что чувствуют в эти минуты судьи и прокурор кроме, естествен-но, досады: почему не вызвали ее на закрытое заседание, но в оконча-тельном тексте приговора ссылки на показания Гаськовой нет.

Последней свидетельствует Ирина Мусихина -- соседка Лиды Воро-ниной по квартире, показавшая на следствии, что я с помощью Лиды со-ставлял списки отказников и передавал их Тоту. Казалось бы, уж ее-то надо было вызвать на закрытое заседание, но, видно, до смерти хотелось КГБ порадовать прессу подробностями моей личной жизни, вытянуты-ми из Мусихиной: неопрятен в быту, получал какие-то вещи из-за гра-ницы, ездил с Тотом и Ворониной на пляж, о чем свидетельствовали фо-тографии, на которые соседка постоянно натыкалась то в кухне, то в ванной...

Ира -- крупная блондинка лет двадцати пяти, покрытая матовым за-гаром, приобретенным, похоже, совсем недавно, должно быть, на курор-те, робко занимает свидетельское место, осматривается и застенчиво, жалко улыбается мне. Судья предлагает ей дать показания.

-- Я ничего о преступлениях Щаранского не знаю, -- быстро отвеча-ет она.

-- Минуточку! -- говорит судья. -- Но вот же передо мной протокол вашего допроса на следствии...

-- Это было давно. Сейчас я уже не помню. Задайте вопрос, а так мне трудно.

Я ожидаю, что судья, как и в случае с Гаськовой, начнет читать вслух ее прошлые показания, но этого не происходит -- видимо, скумекал сам или кто-то объяснил ему в записке, что на открытом суде так делать не годится: свидетели должны давать показания добро-вольно.

-- Ну хорошо, -- говорит он. -- Вы долго жили с Щаранским в одной квартире. Что можете сказать о нем?

-- Это был очень хороший сосед, интеллигентный, тихий, вежливый.

-- Но вы говорили на следствии и об отрицательных чертах, -- бро-сает реплику прокурор.

Бедная Ира заливается краской, которую не может скрыть даже ее коричневый загар, и, буквально сгорая от смущения, тихо произносит:

-- Ну да, как медицинский работник, я не могла не заметить, что он не всегда опрятен в быту.

Я с трудом удерживаюсь от смеха, глядя на разочарованное лицо прокурора. Ира говорила чистую правду: я вполне мог по рассеянности воспользоваться в ванной ее мылом или не забрать вовремя грязную сковородку с плиты. Но ведь не ради подобных разоблачений КГБ за-тратил на свидетельницу столько усилий, выбрав ее из сотен других лю-дей!

-- Так... А что вы знаете о его сионистской деятельности?

-- Ничего.

-- А списки отказников...

Прокурор еще не успевает закончить свой вопрос, как Мусихина во-склицает:

-- Я вообще узнала, что такое списки отказников, только на следст-вии!

Прокурор сразу прикусывает язык: продолжать эту тему опасно. По-молчав, он спрашивает:

-- Вы видели Роберта Тота?

-- Да, он иногда заходил в Щаранскому, а если того не оказывалось дома, оставлял мне для него визитную карточку с запиской на обороте. Был очень вежлив и приветлив.

-- Но вы видели, как Щаранский передавал Тоту материалы... И опять робкая Ира перебивает его:

-- Я всего один раз, проходя мимо открытой двери, случайно загля-нула в комнату и увидела, как Щаранский протягивает Тоту какую-то бумагу. Может, это был даже чистый лист, откуда я знаю?

Да-а! Представляю себе, как досадуют в этот момент судья, проку-рор и сотрудники КГБ, ответственные за подготовку свидетелей, что не вызвали Мусихину на закрытое заседание! Там можно было бы при-крикнуть на нее, подозвать к судейскому столу, показать ее подпись под протоколом, в котором говорится, что она видела, как я передаю Toтy списки отказников, отпечатанные Ворониной, предупредить ее о при-влечении к суду за ложные показания, заставить подтвердить, что тогда она помнила лучше... Сейчас все это уже невозможно.

-- У меня нет вопросов к свидетельнице, -- говорю я, и мы с Ирой обмениваемся дружескими улыбками.

Судье остается только отослать ее и вычеркнуть из списков свидете-лей обвинения.

Я смотрю на Леню -- он внимательно изучает свои записи. Не отбе-рут ли их при выходе? Но этот длинный, полный впечатлений и эмоций день пока не закончен -- нам предстоит еще один фарс.

Судья вызывает свидетельницу Мильгром Иду Петровну.

Брат встает и заявляет: