Не убоюсь зла

Прошло несколько дней. Наступило четвертое июля. После полудня, по распоряжению Петренко, я был водворен на десять суток в карцер "за изготовление холодного оружия". Надо сказать, что по шкале нака-заний, которым можно подвергать подследственного, это было самым суровым. Мне могли объявить выговор, строгий выговор, лишить на ме-сяц права приобретать продукты в ларьке или получать с воли посылки. Но у КГБ были свои расчеты.

Сюрпризы в тот день, впрочем, начались еще раньше, с самого утра, на допросе. Солонченко вернулся к теме, впервые поднятой Чернышом тринадцатого июня, -- о моих отношениях с Робертом Тотом, предло-жил мне рассказать о встречах Тота с диссидентами и отказниками. Не Дождавшись с моей стороны помощи, он сам стал перечислять те же фа-милии, которые называл Черныш: Аксельрод, Зиновьев, Наумов, Пету-хов, -- каждый раз как бы в шутку спрашивая:

-- Ну, а сколько Тот заплатил вам за помощь при этой встрече?

-- Нехорошо считать чужие деньги, -- отвечал я ему в том же тоне. -- И вообще -- сколько бы он мне ни заплатил, это была настоящая ва-люта, а не какие-то там жалкие рубли.

Но Солонченко не был намерен ограничиться обменом шутками. Он зачитал мне отрывки из показаний Петухова; они звучали, мягко гово-ря, несколько странно. Я хорошо помнил, что инициатором встреч с То-том являлся сам Петухов, из его же показаний выходило, что все было как раз наоборот. Впрочем, такое поведение можно понять: Петухов, вероятно, счел, что американскому корреспонденту ничего не сделают а оправдаться перед властями за "преступную связь с иностранцем" как-то нужно. Мою роль в его общении с Тотом Петухов тоже несколько преувеличивал. По его словам получалось, что я, а не он, стремился скрыть эти встречи от властей. Несмотря на все это, я предпочел не ме-нять своей позиции и отказался давать показания.

Тут Солонченко стал говорить о том, как западные спецслужбы че-рез своих агентов, засланных в СССР под видом дипломатов и коррес-пондентов, используют в своих интересах диссидентов и сионистов. Это, по его словам, -факт установленный и доказанный, и остается лишь уточнить, кто помогал им по наивности, не понимая, что делает, а кто -- вполне сознательно.

-- После того, как я ознакомился со всеми материалами о шпионской деятельности Тота, мне просто-таки трудно поверить, что такой умный человек, как вы, ничего не знал и не подозревал, -- сказал следователь.

Эти слова подействовали на меня подобно удару тока. "Ничего осо-бенного, "шпионская деятельность" -- это просто их обычный штамп", -пытался я успокоить себя. Но Солонченко, улыбаясь одновременно снисходительно и злорадно, скаламбурил:

-- Этот ваш Тот-еще-корреспондент находится сейчас у нас, под аре-стом, и, естественно, дает показания.

"Боб арестован?! Не может быть! Блеф, конечно", -- говорил я себе, но впервые после двухмесячного перерыва появилось ощущение, что я утратил контроль над ходом допроса.

-- По какому же делу он дает показания?

-- И по своему, конечно, и по вашему. Поймали его с поличным -деваться некуда. Жить-то хочется. Когда человек работает не из идей-ных соображений, а ради денег, он быстро колется.

-- Что ж, интересно будет познакомиться с протоколом его допроса, -сказал я как можно более равнодушно. Но Солонченко мне не уда-лось обмануть.

-- Зачем же мне его вам читать -- ведь вы все равно откажетесь от показаний. Поймите, Анатолий Борисович: умный человек не может быть догматиком. Вы выбрали определенную позицию, но ситуация ведь изменилась. Подумайте: в ваших ли интересах молчать, когда ино-странцы, которые вас использовали, выкладывают все начистоту, спа-сая свою жизнь?

Следователь говорил долго и возбужденно, а мне хотелось одного: поскорее вернуться в камеру, чтобы сосредоточиться и все обдумать.