Что я несу?! Нет, не об этом надо… Вопрос меня мучает. Ну не то чтобы мучительной мукой мучает, но беспокоит. Беспокойным беспокойством. Они там, в Северной Корее, в самом деле приготовились воевать? Или на испуг мир берут? Если все по-взрослому, то отправятся мужики на бойню и останется моя кореяночка – неважно в какой части света, – одна-одинешенька. Неприкаянная. Преданная. Не в том смысле, что тут же переспит в память о защитнике родины или в награду за предприимчивость с непринятым в армию другом мужа. Впрочем, что мне ведомо об их нравах?! Я о другом: слова совпали, а смыслы нет. Уходя на войну, мужики, хотят они этого или нет, однако же предают своих женщин. Вроде бы и идут защищать их всех разом, но при этом каждую в отдельности оставляют незащищенной. А теперь пару капель неразбавленного сексизма… Возможно, именно по этой причине многие отправляются воевать легко, где-то даже с удовольствием, с азартом, с песней. Им неведомо, что их ждет впереди, хотя надо быть полным кретином, чтобы не учуять в будущих приключениях запах крови. Общей. Той, что не делится на свою и чужую. Зато они неплохо осведомлены о том, что за «клад» оставляют дома.
«Осталось выкрикнуть сексизму в лицо самое большое из самых больших человеческое: «НЕТ!»
«Хорош дурью маяться, протирай глаза, пора заинтриговать бывшую эсэмэской».
«Хоть копейка на счету телефона имеется?»
«Ну ты и сволочь…»
«Спи давай. Сэкономишь».
Какая же мразь этот будильник! Я тоже редкий по тупости м
Кажется, что всю свою жизнь я просыпаюсь под безжалостную скороговорку этого чертова будильника. Неловко признаваться, как часто я был близок к тому, чтобы надавить чуть сильнее обычного на потертые крылышки мотылька, доверчиво растопыренные на плоском спинном кругляше. И оправдание было готово: силы не рассчитал, случайно переусердствовал, с каждым может случиться. Всякий раз в последний момент я пугался и пасовал. Непонятно – чего именно пугался. Скажем: чего-то. За что отвечать больнее, чем за осознанное. К тому же этот коварный притвора так трогательно клянчил пощады! Внутри его давно отблестевшего корпуса приглушенно сходилось, совмещалось несовместимое. Время и вечность. Чья же возьмет? И раздавался смиренный хрип, вдох астматика. А я, черт меня побери, в полушаге от злодейства. Ну как тут сладить с задуманным?!
«Трусло»?
Пусть буду «трусло».
Больше того скажу: «Еще какое «трусло»!»
А ведь найдется кто скажет: «Какой сострадательный и сознательный гражданин». Ему бы, найденышу, еще добавить в позитивном задоре: «Счастья ему, раз он такой сознательный!» И взяться за работу над пожеланием. Пожелал – сделай! Но увы, нет у людей такого навыка. Это вам не «пожелал – выпей!», а выпил – спешно забудь, что пожелал. Потому что неискренность плохо сказывается на печени и на карме.
Так в мозг поступил грустный вывод о природной неприспособленности людей к откровениям в тостах, и былое восхищение кавказскими застольями спешно покинуло пьедестал.
О чем это я? Ну да, будильник – астматик. Так вот, будильничий хрип подействовал на меня совершенно невероятным образом. Я охолонул и устыдился. Скорее всего мне не суждено проникнуть в природу этого звука. Немеханическую природу в абсолютно доказуемо неживом и в то же время безусловно одушевленном механизме. Но гораздо важнее другое: я кое-что узнал о себе. Сентиментален. Бриз, приносящий старость.
«Мило. А до этого не догадывался?»
«Соврать?»
«Если поможет».
Я осторожно возвращаю будильник на тумбочку, чувствуя, как кровь непрошено приливает к подушечкам пальцев – большого и указательного, среди всех моих эти самые ханженские. Им стыдно вместе со мной и в то же время отдельно от меня. Самим по себе. Дополнительно. Причина? Они недоверчивы и всякий раз сомневаются в искренности моих раскаяний. По большей части совершенно напрасно.