Не верь, не бойся, не проси…

– Скажите, подозреваемый, как вы могли успеть совершить разбой, если после сборки пяти палаток, со слов вашей бабушки вы были у нее, брали пироги на продажу?

– А я быстро собрал палатки, взял нож, маску…и также быстро ограбил камеру хранения, – вопреки совету адвоката, не думая, ответил Артем.

– Зачем вы ударили ножом заведующую камерой хранения, – спросил следователь.

– Она стала орать, – ответил подросток.

– Вы хотели ее убить?

– Нет, просто, чтобы она не орала.

– В какую область тела вы нанесли удар?

– В область головы.

– Кровь была? – спросил следователь.

– Да, вроде…

– Почему на вашей одежде ее следов не обнаружено?

– Так я замыл потом рубашку и брюки водой.

– Куда вы дели окровавленный нож?

– Выбросил, где не помню.

– В белой шестерке были ваши знакомые? Кто они? Как их зовут.

– Нет, я был один.

– А потерпевшая говорит, что вас было двое, – продолжал допытываться следователь.

– Нет, она путает, я был один.

– Куда вы дели товар со склада?

– Отдал своим знакомым под реализацию.

– Кому? Кто эти знакомые?

– Не скажу.

– Вы понимаете, что укрывая своих соучастников, вы оказываете себе «медвежью услугу»?

И Артем замолчал. Ему надоело врать. Он сам не понимал, зачем сейчас наговаривает на себя. Ему никто не разъяснил, что те показания, которые он устно давал оперативникам в отсутствии адвоката никакого значения не имеют. И именно сейчас у следователя он теряет свой последний шанс на справедливость. Зато оговорив себя, он понял, что впереди тюрьма…и, возможно, немалый срок. Не стал он разговаривать и с адвокатом после допроса. В голове засело только то, что следователь предъявил ему обвинение, но хочет направить на психиатрическую экспертизу в Иваново. Зачем, Павлов не понимал, да и не хотел понимать, считая это обычной формальностью, которая на его судьбе никак не отразится.

В свою камеру он вернулся в плохом настроении, но пацаны расспрашивать, ни о чем не стали. Тюрьма их приучила не задавать лишних вопросов. Могут заподозрить в нездоровом любопытстве. Все понятия взрослых сидельцев распространяются и на малолетних, и нарушать их никому нельзя. Артем залез на верхние нары, лег на спину. Задумался: «Как там отец? Получил ли он письмо? Что думает братан Серега по поводу моего ареста? Неужели они верят, что я совершил такое дерзкое преступление? Ножом женщину по горлу… Они же знают меня, я на такое не способен». Ему мнение близких людей было более важно, чем то, что думает женщина-следователь. А вся его дальнейшая жизнь зависела именно от нее, от этой невысокой и симпатичной девушки.

Между тем через три дня одновременно пришли письмо от отца и передача от него и брата. От передачи он большую часть выделил на «общак» – все сидельцы в камере хранили продукты сообща, за их распределением следил старший по камере – Максим. Кстати, его никто не называл «смотрящим» по камере. Видимо пацаны еще не до конца обустроились в условиях неволи. Себе Артем оставил сигареты, предметы гигиены, одежду, немного конфет и чая. Затем прилег на нары и стал читать письмо. Никто из родственников не верил, что он совершил преступление. И отец, и Серега советовали терпеть и на себя ничего не наговаривать. «Поздно… Пути назад уже нет…», – с грустью подумал Артем.

А еще дня через два следователь с тем же адвокатом, что был на допросе, приехали в следственный изолятор для ознакомления с постановлением о направлении на психиатрическую экспертизу. Павлова привели в следственную комнату длинными тюремными коридорами. Камера была небольшая. Один стол и две лавки по обе стороны, вот собственно и вся мебель, ножки которой вмурованы в пол.

– Здравствуйте,– произнес Артем негромко.

– Здравствуйте, здравствуйте, – произнесли почти одновременно приехавшие.

– Присядь, – сказала сотрудница следственного комитета, – послушай мое постановление и распишись в ознакомлении.

Она не торопясь зачитала привезенные с собой документы:

– Ты все понял?

– Когда ехать-то? – вопросом на вопрос ответил обвиняемый.

– Ближайшим этапом, – сказал следователь.

Затем она нажала на какую-то кнопочку. В следственную камеру вошел конвойный и увел Павлова в свою «хату». Причем тот по ходу движения, не дожидаясь команды, сделал руки за спину. Это становилось привычкой. Тюрьма навязывает узникам свой образ жизни, вбивает им в память, порой на всю оставшуюся жизнь свои понятия и повадки…

Глава 5. Этап и ивановский централ

Павлов уже знал, что этапы на Иваново идут третьего, тринадцатого и двадцать третьего числа каждого месяца. «Значит через два дня», – подумал Артем. Утренний поезд отходит в шесть часов утра. Разбудили в два часа ночи.

– Павлов со всеми вещами на выход, – сказал конвойный или как их здесь зовут «попкарь».