Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике 2

Встретив Луэллу, Макс понял, что это его шанс. У Барбары тоже, конечно, был очень влиятельный отец, который, если бы захотел, мог сделать практически все что угодно. Но сама Барбара была вовсе не тем человеком, который стал бы просить у кого-либо что-либо. И скорее всего, она ни за что не согласилась бы принимать подобного участия в его судьбе, хотя ей стоило сказать лишь слово. Ведь ее отец души в ней не чаял. Другое дело Лэулла. Та просто потеряла из-за него голову и готова была сделать все, лишь бы только ее любимый Макс женился на ней. Что он и сделал. Ах, какая была свадьба! Какая свадьба! Какие люди жали ему руки и трепали по плечу! Но он-то спиной ощущал их взгляды. Взгляды итальянцев. Это, конечно, была чудная партия. Вдвоем с Луэллой они составляли не худший альянс. У нее — положение, у него — честолюбие и прекрасно работающие мозги. Макс не сомневался: ему нужен лишь толчок, и уж тогда он покатится по дороге жизни так, что остановить его не сможет никто. И поднимется до самого высшего ранга на лестнице карьеры. Америка — страна равных возможностей, особенно для стопроцентных янки. Нужен лишь толчок, и все пойдет как по маслу.

Потом начались неприятности. Сначала Макс узнал, что Луэлла беременна от него и отец ее, Джино Бонатти, вне себя от бешенства. Этого Макс понять не мог. Он-то думал, что влиятельный дедушка обрадуется известию о скором рождении внука, но вышло совершенно иначе.

Джино Бонатти сразу принял Макса не очень- то тепло и любезно. Он был истинным сицилийцем и буквально обожал свою единственную дочь. Джино считал, что Макс для нее абсолютно не пара. Всю жизнь он мечтал о том, чтобы его красавица дочь вышла замуж на настоящего итальянца, предпочтительнее из их круга. Но то, что она полюбила именно американца, сводило Джино с ума. Бонатти был очень умным и проницательным человеком. Он прекрасно видел и понимал, для чего Макс так настойчиво пытается влезть в их общество.

Что же, старик не ошибался. Кем-кем, а слепцом-то его не назвал бы никто.

Однажды он даже чуть не разругался с Луэллой, когда откровенно высказал ей все, что думает о Максе. Девушка закатила настоящую истерику, заявив, что любит его, жить без него не может и, если отец будет мешать ей, она покончит с собой или сбежит вместе с Максом.

Поддавшись на уговоры дочери, Джино решил некоторое время понаблюдать, что же получится из этого, как он считал, никчемного брака. Но отношения между Максом и Луэллой, казалось бы, складывались неплохо. Девочка была счастлива, и Джино стал понемногу успокаиваться.

А потом Макс, проходя однажды вечером мимо кабинета Джино, услышал разговор, доносившийся из-за закрытой двери. В смысл он не вникал. В кое-каких делах лучше не знать слишком многого, иначе можно поплатиться головой, однако вполне отчетливо разобрал, как кто-то несколько раз назвал Джино «доном». Нельзя сказать, что Макса это сильно удивило. Напротив, он даже обрадовался. Его домыслы, — и только домыслы, — получили реальное подтверждение. Но Макс находил, что это вовсе не так уж и плохо. Ведь, говоря по совести, кто в этом бренном мире пользуется наибольшим влиянием? Только не конгрессмены. Макс с детства уяснил для себя: наибольшей силой обладает тот, у кого в руках пистолет. Дон Бонатти оказался именно таким человеком. И Макс, в общем-то, был этому рад.

Теперь надо было понять, как с выгодой для себя воспользоваться полученной информацией. После недолгих размышлений он решил поступить так, как подсказывала ему нетерпеливая натура.

На следующий вечер Макс зашел к дону и попросил разрешения поговорить с ним. Бонатти согласился, хотя от Макса не укрылось выражение брезгливого недовольства, появившееся на лице тестя. Он почувствовал ярость. В этом- то и заключалась ошибка, едва не стоившая ему впоследствии жизни. Макс забыл данное самому себе когда-то слово: никогда не позволять чувствам брать верх над разумом. Но тогда-то он надеялся на здравый смысл Джино Бонатти. Не мог же этот мафиози убить мужа собственной дочери. Макс чувствовал себя в достаточной безопасности. Однако он слишком уважал себя, чтобы позволить итальянцу, кем бы он там ни был, разговаривать с собой в подобном тоне и с подобным выражением на лице. Макс позволил себе лишь намек на то, что знает некоторые нелицеприятные факты из жизни тестя. Лицо дона Бонатти сперва напряглось, а затем уж приобрело равнодушно-отсутствующее выражение. И это напугало Макса куда больше, чем ярость или неприкрытая злоба. Эмоции уходят и угрозы, высказанные в бешенстве, вместе с ними, а решения, принятые хладнокровно, осуществляются почти всегда.

Дон Джино Бонатти объяснил молодому американскому зятю, что все его знания ничего не дадут, равно как и угрозы, и что, вообще, дон не тот человек, которого легко напугать. Тем более, такими мальчишескими средствами. Видимо, зять его с кем-то спутал. Он вовсе не босяк из Бронкса. И не торговец наркотиками или шлюхами.