Не введи во искушение

   — Господа, — начал он, — как русский человек я очень хотел бы, чтобы наступление завершилось успехом. Но как военный человек, верящий в незыблемость военной науки, я с болью сознаю, что победы не будет. Вы, князь, говорите, что побывали в 16-м и 17-м Донских полках, и хотите сходу дать им оценку? Казаки разлагаются, столкнувшись с тылом. Они требуют разделить суммы в денежных ящиках. Казаки также просят выдать им в постоянную носку обмундирование первого срока. И они хотят, чтобы офицеры здоровались с рядовыми за руку.

Князь Долгоруков покраснел:

   — Ваше превосходительство, прямо скажите, что вы не желаете наступления. Свои недоработки в казачьих полках вы хотите переложить на других.

Краснов лишь усмехнулся, но промолчал, не желая вступать в пустые пререкания...

* * *

Жили Савостины за Московским вокзалом в бревенчатом домике. Комната, в которой ютились Савелий Антипыч с Матвеем, была крохотная: одна койка, стол с тремя табуретками, печка да сундук, обитый полосовым железом, покойнццы — матери Матвея. Савелий Антипыч оказался мужик крепкий, всю жизнь на заводе проработал. Сразу указал на сундук:

   — Здесь, Иван, спать будешь. По батюшке величать тебя не буду — больно молод. Живи, залечивай раны да ко всему приглядывайся. Где что не так, Матвей надоумит. Живём мы, сам видишь, скудно, но дружно: уж суп-то всегда сварганим и тебя от стола не отсадим... А завод наш в последний год чахнет, военных заказов мало, рабочих сокращают. Матвей всё больше по митингам шастает, в прошлые годы за анархистов горло драл, ноне большевики ему приглянулись. Ленин понравился на вокзале, когда с броневика речь произносил. Мне многое рассказывал. А я вот что тебе, Иван, скажу: показалось мне, что-то много этот Ленин народу обещает. И землю крестьянам, и фабрики-заводы рабочим, и жизнь райскую. Каша маслена, ешь — не хочу. Ну ладно, я в крестьянской жизни не понимаю, но чтобы наш Путиловский без хозяина оставить, самим рабочим на нём командовать? Да какой из рабочего инженер? Этак любой Ванька шапку задерёт и директора из себя возомнит... Вот что до войны, то с ней точно надо кончать. Эвона сколь людей перемололи, бабы рожать не поспевают. Детишки по подворотням бегают, по помойкам роются. А правительство наше всё кричит: «Война до победного конца!» У вас-то на Дону люд, поди, не голодает? Вот видишь, а в Питере нищие на каждом шагу, и все копейку просят. А где её взять, ту копейку?..

Вечерами сумерничали при свече, но чаще при лунном свете, проникавшем в подвальную комнату. Шандыба рассказывал, что в эту пору уже обычно отсеивались, яровые всходили, а что до озимой, то она скоро уже в колос войдёт. И рыба на плёсах гуляет... И так захотелось в эти минуты Ваньке домой, что так бы и полетел, да жаль, крылья ему война обрубила...

Матвей приходил вечерами поздно с новостями. Брусилов-то генерал негодный. Керенский смещает его, Корнилова назначает.

Однажды Матвей сообщил, что в Питер подтягиваются войска: и юнкера, и казачьи отряды, и пулемётчики. Даже орудия поставили.

   — И все против народа, — возмущался Матвей, — но народ не запугать. Комитет большевиков постановил поднимать люд, если чего не так.

Савелий Антипыч заметил:

   — Не горячитесь, тесто ещё не взошло, из кадки не полезло. Как бы народ под пули не подставить...

* * *

Краснов прибыл в расположение полка, получив арочное уведомление: 16-й Донской казачий полк вышел из повиновения. Разобрали из цейхгаузов обмундирование, переоделись и, нацепив красные банты, бахвалятся:

Мы сами себе офицеры, не хуже их могем командовать!

   — Офицеры ноне поутихли, боятся!

И гуляют по селу...

Краснов с коня соскочил, бросил повод ординарцу. Урядник подбежал.

От походных кухонь шёл густой запах наваристых щей.

   — Где мясо взяли?

   — Дак, ваше благородие, казачки расстарались. Кабанчика завалили.

   — Построить полк! Где командир полка?

   — Заарестован, ваше благородие.

С великим трудом собрали полк: иные обедали, иные гуляли.

   — Казаки, — заговорил Краснов, когда шум немного улёгся. — Вы нарушили дисциплину и воинский долг. Где командир полка?

   — А мы его в трибунал отправили, — ответили нестройно. — И тебя могем сдать! Казака ноне не тронь, хоть ты и енерал!

Рассмеялись весело. Кто-то лихо свистнул.

   — Прекратить безобразие!

Краснов побагровел от злости. Казаки притихли. Но тут в село дикой ордой ворвался пехотный полк. Солдаты влились в толпу казаков, закричали:

   — Братцы, да он вас стращает!

   — Мы ящик с патронами в Стыре утопили!

   — Не желаем воевать!

   — Казаки! Солдаты! — снова подал голос Краснов. — Вы нарушили присягу!

   — А чего-то он рот-то раскрыл? День ноне велик! Пасха Христова!

Позже Краснову рассказали: солдаты пехотного полка накануне потребовали от своих офицеров разговения. Офицеры ездили по всем ближним деревням в поисках куличей и яиц, а когда не нашли, то солдаты едва не застрелили своего полковника. Седой командир полка перед всем строем стоял на коленях, вымаливая жизнь...

   — Братцы, пущай энтот енерал прощение у нас попросит!

   — Надо арестовать его и в трибунал отправить!

   — Верна-а-а! Энтот енерал войны хочет до победного конца!