Не выпускайте чудовищ из шкафа

И снова подалась вперед. И черты лица ее слегка поплыли. А ноздри дернулись, раздуваясь, вбирая запахи.

– Скажем так. Если оперировать исключительно фактами, то убийца зачем-то высосал из тела кровь. Не всю. Думаю, миллилитров сто, может, чуть больше. Навскидку сложно сказать. Причем сделал это уже после смерти. Что нелогично.

– С живого проще?

– Именно, – кивнула матушка, – сердце качает. Кровь сливается. Это… известная практика.

И отвернулась, скрывая дернувшиеся губы. Зима тоже отвернулась – с куда большей поспешностью и в другую сторону.

Только он, Бекшеев, остался стоять дурак дураком.

И мальчишка еще лежал вот неподвижно, в потолок пялился. Но с него какой спрос?

– Значит… – Зима вытерла ладони о штаны. – Мишку сперва убили, потом попытались выпить кровь, а когда не вышло, сбросили со скалы?

– Полагаю, именно так. – Матушка быстро взяла себя в руки, и только пальцы коснулись высокого кружевного воротника. – Но вскрытие я все же проведу. Хочу попробовать окрасить ткани. Проверить одну теорию… на это потребуется время. Поэтому пока вот так.

– Спасибо. – Зима поклонилась, и пальцы ее сжались в кулаки.

А Бекшеев спохватился.

– Как все-таки он умер?

– А я не сказала? Простите… шею ему сломали. Причем весьма ловко, вот, – матушка вновь повернула голову парнишки в другую сторону, – и это определенно не несчастный случай. И не падение.

В этом Бекшеев не сомневался.

А матушка аккуратно прикрыла мальчишку простыней.

– Я… чуть позже займусь подробнее, – теперь она явно оправдывалась, и доказательством тому – легкий румянец на щеках, – вскрытие – это… долго. А должна зайти та милая девочка, Нина… она так смущалась. И я обещала…

– Конечно. – Зима отступила от стола. – Одежда ведь вам не нужна? – Матушка покачала головой. – Я заберу.

Могла бы и не спрашивать.

Она бы и не стала. У Бекшеева – точно, а вот матушка его – это совсем-совсем другое.

Пускай.

Просто почему-то снова обидно. Как в детстве.

Наверное, прав был князь, когда ты дурак, это надолго.

– У вас старых газет не будет? – Зима не поворачивалась к мертвецу спиной, предпочла втиснуться в угол между столом, на котором лежало тряпье, и стеной. – Надо забрать…

– В участок?

– Ну… не знаю. Ко мне. Там… там у меня много свободных комнат. – Она махнула рукой. – Надо… оно вряд ли, но никогда не знаешь, где найдется след.

– Можно и здесь. Здесь тоже хватает свободных комнат. И не только комнат.

Вдох.

И выдох.

– Что думаешь? – Легкий поворот головы и взгляд.

– Пока ничего. – Бекшеев подошел. Одежда гляделась грязным мокрым комом, из-под которого расползалась темная лужица воды. – Мало… информации.

– А когда достаточно?

– Не знаю. Больше это от меня не зависит. Раньше я мог открыть окно даже при малом количестве вводных данных. Более того, так и делал. Данных всегда не хватало. А теперь вот.

Кивок.

И ни упрека. Ни уточняющих вопросов.

– Что ж, значит, попробуем по старинке. Как-то ж раньше обходились без магов.

И подняла что-то.

Тряхнула.

– А может, прямо тут? Тут… столы вон.

Помещение и вправду было немаленьким. И столов в нем имелось с полдюжины, начиная от узкого, протянувшегося вдоль стены, и заканчивая железным, на которым прежде, надо полагать, разделывали туши. А теперь лежал славный паренек Мишка…

На мгновенье показалось, что она откажется.

Зима призадумалась, мотнула головой и сказала:

– Тогда помогайте.

– Что это? – Прикасаться к влажной ткани было неприятно. – Штаны… рваные…

Грязь. Ил. Водоросли. Песок, который скрипел под пальцами и осыпался на столешницу. А руки сами изучали, что ткань эту, толстую, прочную, но все одно не выдержавшую падения. Что дыры в ней.

Швы.

В подвороте левой брючины обнаружилась монетка.

– На удачу, – сказала Зима, разглядывая позеленевшую копейку. – И чтобы за проезд. Если в море. Рыбаки ведь не всегда возвращаются. Вот и повадились. Местное поверье, что если монетка будет, то святой Андрей примет душу. Одинцов бы сказал, что это эхо греческих мифов, отраженное в местечковом фольклоре. – Она хмыкнула.

Рядом с монеткой легла длинная кривоватая игла.

Нож в ножнах, тоже мелкий. Кошелек, в котором нашлось место мокрой трехрублевке и паре копеек.

– Странно… – Зима расправила купюру. – Откуда?

– Заработал?

– Чем? Его отец… он специфический человек. Ну да мы все тут… Он выходил в море. И Мишка тоже. Невестки. Рыбу сдавали на фабрику. Или продавали, если чего хорошего выловится. Но деньги Яжинский забирал себе. И сам уже распределял. Разве что Отуле мог выделить, чтоб она потом раздала на женские всякие штуки. А так… их много. И нужно тоже много. Мука. Масло. В дом всего… одежда, обувь. И приданое. Еще в пару копеек я поверю, мог бы Мишку наградить за старание… если бы рак на горе свистнул. Но три рубля?

– Позволите?

– Опять выкаем? – Она насмешливо глянула из-подо лба, но купюру протянула.

А Бекшеев подумал, что там, на Большой земле, с этой купюры первым дело отпечатки пальцев сняли бы. Если бы они уцелели в морской воде. А он вот не умеет.

Но умеет кое-что другое.