Не вышел из боя

Мгновенно как-то промелькнуло в ее голове: «Вот я ему так и отомщу — Сашке. Вот так». А он уже подтянулся на руках, снова перекинул тело свое на балкон и начал целовать ее сам, как голодный пес набрасывается на — еду, как человек, которому долго держали зажатым рот и нос, а потом дали воздуха, хватает его жадна, как…

— Запри дверь, — сказала Тамара. — Псих! Придут ведь сейчас, — Он поднял ее на руки, боясь оставить даже на миг, с ношей своей драгоценной подошел к двери и запер. Так же тихо понес ее к дивану. — Не сюда, — сказала она, — в мою комнату.

Она слышала, как колотится и рвется из-под ребер его сердце, как воздух, горячий воздух выходит из груди его и дует ей в лицо, и желание тоже пришло к ней. И она обняла его и притянула к себе, а он бормотал, как безумный: «Томка! Томка!» — и закрывал губы ее телом, дышал ее запахом, ею всей, и проваливался куда-то в густую горячую черноту, на дне которой блаженство и исполнение всех желании плавали в обнимку в терпком и пахучем вареве, называемом — наслаждение. И не помнил он ничего, что случилось, потому что сознание бросило его в эти минуты. Очнулся только, услышав:

— А теперь, Коля, правда, уходи и никогда больше не возвращайся. Слышишь? Я прошу тебя, если любишь. Сейчас. Мне надо одной побыть. Не думай, что из-за тебя. Просто одной.

— Не уйду я никуда, Тамарка! И вернусь обязательно! И ни с кем тебя делить не буду. Ты же знаешь, что Колька Коллега держит мертвой хваткой. Не вырвешься!

— Вырвусь, Коля! Я сейчас сильная, потому что мне очень, очень плохо!

— Кто-нибудь обидел? Убью!

— Ну вот, «убью»! Другого нечего и ждать от тебя. И если б знал ты, кого убивать собираешься…

— Кого же?

— Я, Коля, вот уже года три с Кулешовым Сашей, которого песню ты мне спел и который сидит или убит — все сразу. Ни то, ни другое, Коля. Живет он здесь, в театре работает, а сейчас у меня с ним плохо.

На все что угодно нашел бы ответ Коллега, на все, кроме этого, потому что еще там, в лагере, казалось ему, что знает он этого парня, что, встреть он его, узнал бы в толпе, что появись он только — стали бы они самыми близкими друзьями, если душа его такая, как песни, — не может и быть иначе. Сколько раз мечтал Колька, чтобы привезли его в лагерь, да и не он один — все кругом мечтали, и хотели бы с ним поговорить хотя бы. Всего ожидал Колька, только не этого. И не зная, что ответить, и как вести себя не зная, встал Колька и вышел, не дожидаясь даже дружка своего и Максима Григорьевича…

ВОСПОМИНАНИЯ. СТАТЬИ. ЭТЮДЫ

Лев Колодный. «Я ТЕБЕ ЗАВИДУЮ БЕЛОЙ ЗАВИСТЬЮ»

Интервью о С. В. Высоцким

С полковником Высоцким мы встретились неподалеку от исторического особняка на улице Кирова, занимаемого в дни Московской битвы Ставкой, где он, по его словам, будучи старшим лейтенантом, «участвовал в обеспечении телеграфной связью ставки Верховного Главнокомандования». Но разговор пошел не о войне, а о сыне полковника Владимире Высоцком — известном поэте, композиторе, артисте, вся жизнь которого связана с Москвой. Здесь он родился, учился в школе и театральной студии, работал на сценах разных театров, снимался в кино, пел во многих клубах — до последнего дня жизни.

Меня интересовало в первую очередь, где прошло детство и юность будущего поэта.

— Эти адреса названы в песнях, — ответил Семен Владимирович Высоцкий, сев за стол и закурив. — Так вот, «Дом на Первой Мещанской в конце» — это дом № 126 по нынешнему проспекту Мира, прежней Первой Мещанской, от него сохранилась только дворовая часть здания после сноса фасада, выходившего на проспект. Здесь в детстве Володя прожил со дня рождения и до второго класса. Сюда же в соседний дом опять переехал, когда закончил школу, поступив в студию МХАТ.

Второй адрес также сообщается в песнях — Большой Каретный переулок. Здесь он жил со мной и моей женой в конце сороковых до середины пятидесятых годов. Это дом № 15, квартира 4.

— Есть песня с такими словами: «Жил я с матерью и батей на Арбате».