Не забывай меня, любимый!

– Час уже сидим! – вдохновенно загремела Копчёнка ему в лицо, уперев кулаки в бока. – У меня сестра помирает, а никто нас и слушать не хочет!

Доктор, судя по его лицу, видал в этих стенах и не такое. Отмахнувшись от наседавшей на него Юльки, как от мухи, он наклонился к Дине, взял её за руку, потрогал лоб. Коротко произнёс:

– Сыпной. В третий барак. Ерофеева, Темченко, несите…

Две немолодых хмурых сестры подошли с носилками, начали грубовато, но ловко перекладывать на них бесчувственную Дину. Настя и Мери помогали им, а Копчёнка тем временем ухватила за рукав устремившегося обратно в недра больницы врача.

– Доктор, миленький, желанный мой, а ей волосы отрежут?

– Непременно. Чего же вы хотите, вши…

– А-а-а-а!!! – вновь взвыла фабричным гудком Юлька. – Доктор, родненький, у нас этого нельзя! Никак нельзя, чтобы волосы цыганским девкам резать, она потом от позору утопится, окажется, что зря лечили!

– Да чего же вы хотите?! – раздражённо отбивался доктор. – Таков больничный порядок! Бараки переполнены, со вшами боремся всеми силами, а вы хотите пронести целое стадо… м-м… перебежчиков! Нет, только стричь, или уносите свою больную!

Копчёнка снова с готовностью набрала полные лёгкие воздуха и не сразу почувствовала, что её ощутимо «двинули» локтем под рёбра. Она изумлённо посмотрела на Настю, но та возилась с Диной. Прежде чем Юлька поняла, что её толкнула в живот раклюшка, и оправилась от возмущения, Мери уже страстно убеждала врача:

– Товарищ доктор, родимый, ненаглядный, изумрудненький, разрешите мне… Позвольте мне с сестрой остаться, я сама ей всех вшей керосином из волос выведу, всех гнид вычешу до единой и сама за ней ходить буду… Вашим сестричкам и беспокоиться не придётся, душой своей клянусь… – частила Мери умоляющей цыганской скороговоркой, которую виртуозно имитировала, ко всеобщей потехе, ещё в Москве. – Я фершалские курсы кончала, я умею… Ещё и вашим пособлю, и ничего мне не надо – ни денег, ни пайка, – дозвольте только за сестрой смотреть…

Настя и Копчёнка молча переглядывались. Было очевидно, что подобное решение пришло в голову Мери только сейчас.

– Что ты мне врёшь, какие фельдшерские курсы? – поморщившись, произнёс врач. – Может, ты и медицинский факультет закончила в чистом поле под телегой? Не выдумывай и уходи отсюда, ничего с твоей сестрой плохого не сделают…

Мери вихрем кинулась к одной из сестёр, держащей в руках покрытый простынёй лоток с хирургическими инструментами, сорвала ветхую ткань и без запинки, на одном дыхании перечислила все лежащие там инструменты. Настя и Юлька боялись вздохнуть. Сёстры недоумевающе переглядывались, в коридоре показались бледные, небритые лица больных.

– Вот как, ты действительно училась? – удивлённо спросил врач.

– Говорю же – фершалские курсы! И вашим помогу! И к другим больным подходить буду, возьмите, золотенький! Только, ради бога, волосы ей не режьте!

– Ну-у-у… если только под твою ответственность, – ворчливо, ещё сомневаясь, согласился доктор. – Через два дня проверю лично, если увижу хоть одну гниду – обрею вашу красавицу собственноручно!

– Миленький!!! – кинулась ему на шею Мери. – До конца дней своих за вас бога молить буду!

– Да уймись ты наконец! Цыганский фельдшер! – Доктор с трудом отодрал от себя девушку и, заглушая хихиканье сестёр, рявкнул: – В третий! Уносите!!!

– Спаси тебя бог, девочка… – тихо прошептала вслед Мери Настя, когда та уже убегала вслед за носилками по тёмному больничному коридору.

Мери не услышала, не оглянулась. Настя глубоко вздохнула и повернулась к Копчёнке:

– Керосина-то достать ещё надо.

– Достану, – пообещала Юлька. – К вечеру будет, не беспокойся.

Тифозный барак оказался тесным, переполненным. Для Дины с трудом нашли койку, о месте для Мери и речи не было, и на ночь княжна Дадешкелиани расположилась на полу, сунув под голову кое-как свёрнутые мешки. Цыганки порывались всучить ей хотя бы подушку, однако доктор, справедливо опасаясь «перебежчиков», этого не позволил. Но бутыль с керосином, притащенная Копчёнкой, была получена Мери из рук в руки, и она сразу же принялась втирать вонючую жидкость в роскошные, доходящие до колен волосы Дины. Другие больные зажимали носы, ворчали, но Мери так страстно умоляла их потерпеть немного, уверяя, что Дину с отрезанными волосами не только не возьмут замуж, но и прогонят прочь из табора, на верную погибель, что женщины понемногу смирились: «Пусть их… Дикие совсем, цыгане-то, волосьев, вишь, им жалко! Помрёт девка со дня на день – а волосья всё едино не трожь! Отсталый элемент навовсе…»

Керосин оказался забористым: вши подохли все до одной. Весь следующий день Мери не покладая рук вычёсывала павших в химической атаке насекомых из слипшихся чёрных прядей Дины. Потом притащила три ведра воды – одно с кипятком, два – с холодной водой – и вымыла Дине шевелюру. Узнавший об этом врач схватился за голову – барак едва отапливался, – но все больные хором успокоили: «Этой босячьей породе ничего не сделается! Поглядите лучше, красота какая! И вправду, жаль такое было под ножжицы-то! Надо б её поближе к печке перенесть».