Не жалею, не зову, не плачу…

«Всё живое особой метой…»

Всё живое особой метойОтмечается с ранних пор.Если не был бы я поэтом,То, наверно, был мошенник и вор.Худощавый и низкорослый,Средь мальчишек всегда герой,Часто, часто с разбитым носомПриходил я к себе домой.И навстречу испуганной мамеЯ цедил сквозь кровавый рот:«Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму все заживет».И теперь вот, когда простылаЭтих дней кипятковая вязь,Беспокойная, дерзкая силаНа поэмы мои пролилась.Золотая словесная груда,И над каждой строкой без концаОтражается прежняя удальЗабияки и сорванца.Как тогда, я отважный и гордый,Только новью мой брызжет шаг…Если раньше мне били в морду,

То теперь вся в крови душа.И уже говорю я не маме,А в чужой и хохочущий сброд:«Ничего! Я споткнулся о камень,Это к завтраму все заживет!»Февраль 1922

«Сторона ль ты моя, сторона!..»

Сторона ль ты моя, сторона!Дождевое, осеннее олово.В чёрной луже продрогший фонарьОтражает безгубую голову.Нет, уж лучше мне не смотреть,

Чтобы вдруг не увидеть хужего.Я на всю эту ржавую мретьБуду щурить глаза и суживать.Так немного теплей и безбольней.Посмотри: меж скелетов домов,Словно мельник, несет колокольняМедные мешки колоколов.Если голоден ты – будешь сытым.Коль несчастен – то весел и рад.Только лишь не гляди открыто,Мой земной неизвестный брат.Как подумал я – так и сделал,

Но увы! Всё одно и то ж!Видно, слишком привыкло телоОщущать эту стужу и дрожь.Ну, да что же? Ведь много прочих,Не один я в миру живой!А фонарь то мигнёт, то захохочетБезгубой своей головой.Только сердце под ветхой одеждойШепчет мне, посетившему твердь:«Друг мой, друг мой, прозревшие веждыЗакрывает одна лишь смерть».1914

«Мир таинственный, мир мой древний…»