Не жизнь, а сказка

У соотечественников стиль тогда определялся неверно понятой буржуазностью и 90-ми, когда все носили Versace full look, потом Gucci full look. Помните это нуворишеское «всё, что было дома, купленное за большие деньги, я надела сегодня на себя и это всё тоже накрасила»? Клише «нарядной русской женщины» мне хотелось стереть с лица России-матушки.

К 2002 году журналу нужно было то, что на английском называется edge. То есть край, лезвие бритвы, которое обозначило бы возвращение Vogue к его истокам, к бесстрашному взгляду вперёд, иногда даже на уровне провокации. В России уже все всё накупили, у всех всё было, и нужен был следующий этап. Свой стиль и проявленный вкус.

Саймон Роббинс — импозантный гей, похожий на Киану Ривза. Чёрные смоляные волосы, узкие глаза, полные иронии, ухоженный, весёлый. Мы с ним сдружились, когда выехали вместе в первый раз на показы и вечером пошли в Нью-Йорке на тусовку Кельвина Кляйна. Шампанское и прочие опасные коктейли лились рекой, гуляли на недоделанной крыше модного небоскрёба и, как бывает на таких вечеринках, напились как подростки, забыв, кто здесь главный редактор и кто подчинённый. Я, как оказалось, пью чуть лучше, и понимаю: ещё пара бокалов — и мы нанесём непоправимое имиджевое повреждение российскому издательскому дому. А имидж, как известно, наше всё, и репутация тоже. Вижу Саймон начинает залезать на столы и петь «I love you, baby», включаю ответственность и жёстко так: «Саймон, нам пора». Под ручку, как шерочка с машерочкой, неровной походкой мы вышли из зала.

Тогда и начался наш профессиональный тандем, потому что мы увидели друг друга в самом неприглядном виде. Как доехали до отеля, не помню. Жили в соседних номерах, и пока я пыталась опознать свой номер, на весь коридор нёсся дворцовым эхом крик Саймона: «Fuck, fuck, fuck!» Он не мог попасть карточкой в дверь.

Как-то на парижских показах я спросила его:

— Слушай, Саймон, всё время забываю тебя спросить. Когда ты со своим парнем занимаешься сексом, он — тебя или ты — его?

— What?! Darling!!!!!..

Потрясённый Саймон проносит мимо рта бокал джина с тоником: по щеке и роскошному пиджаку Gucci (тогда его делал Том Форд) льётся джин, сползают льдинки, лимон прилипает к пиджаку — прямо скажем, зрелище. У него шок. А что такого я спросила? С тех пор он меня всегда представлял как «Познакомьтесь, это мой любимый босс» и добавлял: «Та самая, которая Miss Whofuckswhom[14]».

Он мне ничего не ответил. Ни потом, никогда. Но как-то Саймон сказал: «Знаешь, у меня же, в общем, и подруг очень много, и иногда я с ними сплю, когда им совсем плохо — у девчонок же всякое бывает, ничего не складывается, и они пристанут, как банный лист, надо же помочь». Наверное, это было что-то из области настоящей дружбы.

Однажды я заметила, что многие геи склонны к манипуляциям и сплетням. Это меня бесило, не понимала, как быть. Мне никогда не приходилось говорить мужчине: «Прекрати истерику», «Возьми себя в руки», «Выйди на улицу, продышись, выпей бутылку воды и вернись с другим выражением лица». Делать «своим геям» на работе скидки на женские манеры не хотела и не могла. Ведь передо мной сидит мужик в джинсах, рубашке и ботинках, иногда с бородой. Вот и веди себя как мужчина. Кажется, я ругалась с ними больше, чем со всеми остальными, потому что у них всё преувеличенное, всё какое-то слишком. Всё время drama и гипербола. А у меня, выросшей в гетеросексуальной семье, с гетеросексуальными мужьями, к истерикам такого рода отношение брезгливое.

Когда я первый раз увидела парад геев — наверное, по телевизору, их ещё показывало наше смелое телевидение 90-х — я подумала: «Господи, как смешно, как весело, какие они все духарные». И порадовалась за людей — это было похоже на карнавал в Бразилии или в Венеции.

Всякие проявления гомофобии — как явные, так и латентные — омерзительны. Тихая неприязнь к геям, просачивающаяся с верхних этажей власти, тоже противна. Но демонстрация избранности вызывает у меня неприятие и раздражение. Ведь тогда гетеросексуалы должны начать ходить на марши и объявлять свой праздничный День натурала. Или наоборот, вот нас, блондинок, все считают дурами — баста! Выходим на марш блондинок с требованиями немедленно дать блондинке Нобелевскую, Гонкуровскую и Пулитцеровскую премии за то, что она блондинка. Так и до абсурда недалеко.