Не знает заката

Я в этой ситуации чувствовал себя лишним. Димон, приглашая меня, по-видимому, неправильно оценил мое нынешнее положение. Он, вероятно, рассчитывал на московские связи Бориса, и был прав, поскольку какими-то нужными связями Борис несомненно располагал. Если бы захотел, вполне мог бы это дело продвинуть. Только ведь Борис не захочет. Борис – человек глобальных задач. Что ему некий разваливающийся поселок где-то под Феодосией? Мелкое акционерное общество, собирающееся хапнуть порядка «лимона»? Борис вежливо отмахнется и забудет об этом уже через пару минут. Если Димон здесь на что-то рассчитывает, то совершенно напрасно. Да и лично меня это предложение не взволновало. Я был рад лишь тому, что при данной беседе не присутствует Светка. Вот уж кто бы немедленно вспыхнул, как бенгальский огонь: дом в Крыму, участок с хурмой, с персиковыми деревьями! Не успокоилась бы, пока не влезла в это дело по самые уши. В общем, хорошо, что Светка не слышит.

Гораздо больше меня обеспокоило то, что Гелла, сидевшая в некотором отдалении за компьютером, вдруг взяла свою сумочку, повешенную на спинку стула, чуть кивнула Димону, который в ответ тоже слегка кивнул, а потом прошла за нашими спинами и бесшумно выскользнула в коридор.

Неужели она собирается уходить?

Не может быть!

Пробормотав что-то вроде того, что «через минуту вернусь», я также выскользнул из кабинета. Гелла уже была у дверей. Как раз теребила ручку замка, которая, по-видимому, проворачивалась. Обратила ко мне лицо из бледных теней:

– Извините, пожалуйста, мне – пора…

– Что случилось? Почему вы уходите?..

Вот тут она и сказала, что ей передо мной неудобно. Однако, Дмитрий Николаевич велел пригласить.

А потом, будто испугавшись чего-то, подняла обе ладони:

– Не провожайте меня, не надо…

– Но почему, почему? – спросил я.

– Потому что не надо… Пожалуйста… Я вас очень прошу…

И прежде, чем я успел сказать что-то еще, выпорхнула наружу.

Несколько секунд я смотрел на закрытую дверь. Почему-то она казалась мне совершенно непреодолимым препятствием. По-прежнему доносился из двух смежных залов гул голосов, шарканье ног, шипение набираемой из-под крана злобноватой воды. Димон, вероятно, распорядился поставить кофе. Все это было так обыденно, так привычно. Так успокаивало меня, так соответствовало моим представлениям о реальности. Живи – как жил. А вот если я сейчас поверну ручку двери, сделаю шаг вперед, то попаду совсем в иной мир. Мир, откуда возврата уже не будет.

Я вовсе не был уверен, что хочу этого.

Может быть, как раз не хочу.

Хотя, кто его знает, чего я на самом деле хочу?

Наверное, мне следовало опомниться и возвратиться к Димону.

Это было бы лучше всего.

И все-таки я взялся за ручку, толкнул дверь и вышел на улицу.

На улице за то время, что мы провели у Димона, все изменилось. Откуда-то наползла мутная туманная пелена, тлеющая жарой, и, словно тяжелое покрывало, укутало небо. Складки ее неторопливо теснили друг друга, смешивались, пропадали, вздувались, а по исподу их, над самыми крышами, перемещались, клочья дыма, черные облака.

Собирался дождь, быть может, гроза. Все задохнулось в мороке тягостного ожидания.

Впрочем, видимо, ненадолго.

Знойное предупреждающее дуновение накатилось со стороны набережной. Взметнулась пыль, скопившаяся на обочинах, дрогнули двери и окна, вдавленные мощным порывом. Заколыхались тополя в сквере: слетела с них горстка листьев и, точно в обмороке, поплыла по воздуху.

Казалось, что они никогда не коснутся земли.

Дуновение это, наверное, подхватило и Геллу. Я лишь краем глаза успел заметить, как она сворачивает в просвет ближайшего переулка. А когда я добежал, в свою очередь, до угла, ее зыбкая, растворяющаяся в тумане фигура, почему-то находилась уже на расстоянии пяти-шести домов от меня. Словно ее и в самом деле перетащило порывом ветра. Она оглянулась, переходя на другую сторону, и вдруг опять, как видение, исчезла за поворотом.

Я ничего не мог сделать. Потому что когда я, запыхавшись немного, добежал до следующего угла, Гелла как раз поворачивала в просвет третьего переулка.

Она не спешила, не ускоряла шаги, и все равно двигалась гораздо быстрее.

Я чувствовал, что сейчас ее потеряю.

И действительно, третий переулок был пуст, его сумеречную тревогу, выстланную булыжником, подчеркивали мертвые головы фонарей.

Не знаю, жил ли кто-нибудь в этих домах или они стояли покинутые, заброшенные уже долгие годы. Во всяком случае, ни единого человека здесь видно не было, а за черными стеклами, отражающими забвение, не ощущалось признаков жизни.

Неужели Гелла успела опять куда-нибудь повернуть?

В конце концов я, вероятно, утратил бы след: проскочил бы по переулку, помчался бы сломя голову, неизвестно куда, но когда мне было уже рукой подать до очередного угла, из приземистой подворотни, наполненной мраком, выскользнул еле слышный шорох.

Даже не шорох – тень шороха, эхо тени.

Никто не различил бы его, кроме меня.