Как и большинство людей — особенно в таком преклонном возрасте — жандарм обычно воспринимал события со спокойствием улитки, размеренно относясь во все ко всему — но случались в жизни такие моменты (это еще надо было постараться довести Невпопадса до такого), когда жандарм натурально выходил из себя, и все мнимое спокойствие уступало место такому шквалу изголодавшегося гнева, что он мог смести целые города и страны с лица земли. Хотя, сравнение это не совсем тактично — все-таки, природную стихию мало что может остановить, разве что иная природная стихия. Другое дело… допустим, алхимический элемент. Да, точно, Бредэнс Невпопадс в моменты гнева напоминал какой-нибудь алхимический элемент, бурно кипящий от катализатора и взаимодействия с окружающий средой.
А любую бурную реакцию можно загасить подходящим нейтрализатором.
Алексис Оссмий таковым и был.
Цирюльник положил тяжелую руку на плечо жандарму — все равно, что опустить туда пять каменных плит — и сказал:
— Я боюсь, что правила и вправду есть правила.
— Правила?! Да для кого они писаны, эти правила…
— Например, для нас, — устало вздохнул цирюльник и, как буксир, оттянул Бредэнса от бедного юноши, который уже не находил себе места в кресле. Когда лицо Невпопадса оказалось на достаточном расстоянии от молодого жандарма, тот обмяк, снял фуражку — без изображения — и протер вспотевшие волосы.
Взъерошенный Бредэнс с татуировкой ока Гора вокруг глаза напоминал новорожденного орленка, случайно выпавшего из гнезда и искупавшегося в горной реке.
— И что ты наделал?! — шикнул тот, шмыгая носом — видимо, пропуск очередного вечернего приема «песка Сета» давал о себе знать. — Я почти уломал его! Ты видел, как он обмяк?!
— У тебя все равно бы ничего не вышло. Точнее, вышло бы, конечно, — поправился цирюльник, — но нас бы никто не пустил дальше. Я не думаю, что у людей в бесконечных коридорах Жандармерии не возникло бы вопросов.
— Да, они в этом лабиринте похуже Минотавров, — кивнул Невпопадс. Цвет его лица из налитого насыщенным багрянцем резко сменился на практически мертвецки-белый. — Но тогда мы остаемся без дирижабля. Да здравствуют горящие небеса!
— Ну почему же, — улыбнулся Алексис, проведя рукой по лысине. — Я же говорил именно про
Глазки Бредэнса на белом лице засветились желтым — последствия «песка Сета» — и забегали.
— Только не говори, что у тебя начались галлюцинации, — насторожился Алексис.
— О нет, — жандарм натянул фуражку. — Я тебе внимательно,
Ночью А́мнибус загорался миллиардами огней, практически всегда — желтоватых, и покрывался словно россыпью из теплых звезд, застилающих серебренные шпили домов мягким светом, который тревожили лишь махины-дирижабли — большие тени на фоне освещенного со всех сторон, светящегося
Собор окружал ореол будто бы не от мира сего.
Алистер Пламень щурился от режущего глаза свечения, смотря на небеса города, которые из-за изумрудного казались чернее черного, превращались в тени, наслоившиеся на еще более насыщенные тени.
Террорист стоял на площадке под куполами, сделанной специально для туристов — в отличие от многих других, в этом Соборе служители спускались к земле, чтобы быть поближе к своему божеству. Их совсем не интересовали небеса.
Но Алистера Пламеня, наоборот, они сейчас и интересовали.
Мужчина сверился с карманными часами. Совсем скоро небеса станут такими яркими, что щуриться придется от полыхающего голодного пламени, что рыжими локонами окутает дирижабли, потом опоясает небеса, а затем — души и сердца людей, наконец-то подпалив давно затухший и отсыревший фитиль.
Тогда они вспомнят и поймут, вновь, в миллионный, забытый раз, что смерть — это шибка.
У Бредэнса еле-еле получалось перекрикивать сирену.
— Ты хотя бы умеешь управлять этой штукой?
— Нет! — крикнул Алексис, спешно усаживаясь в кожаное кресло пилота. — Сейчас и проверим, как эта штука работает.
Они пробрались к дирижаблям с заднего двора Жандармерии, еле-еле перемахнув через забор — Невпопадс клялся, что у него что-то раз десять хрустнуло. Махин с крестами-Анхами на корпусах оказалось так много, что в глазах плыло — задний двор правильнее будет назвать полигоном, на котором покоились большие и явно военные дирижабли, грузовые и маленькие, рассчитанные на трех, двух, а то и вовсе на одного человека.
Это-то парочке и было нужно.
Конечно же, когда цирюльник своими ручищами открыл дверь без ключа, из динамиков, с хрипом и помехами, как кот перед кастрацией, завыла сирена — и теперь уже слышно было цокающие поп по полу жандармские каблуки.
Ну а еще, уж до кучи, оказалось, что никто из «пилотов» никогда дирижаблем не управлял.