Небесные ключи

Шестипалая догадывалась о назначении этого крупного монолита перед стеной, о том, зачем на камне желобки и что значат оплывшие свечи на нем, смешанные с бурыми подтеками. Здесь Джо лишился ноги.

Здесь эта ведьма пряталась.

Она вспомнила слова медовара — «находят то собачку, то козочку». Чонса посмотрела на незнакомку уже другим взглядом. В чей череп была вдета свеча на жертвеннике? Кто еще видел эту табличку и пытался прочесть древние буквы в попытке понять, из-за чего умрет?

Во взгляде малефики заинтересованности было столько же, сколько опасения.

— И всё же? Что я должна тебе?

— Допустим, я добрая колдунья, — все-таки ответила ей южанка, после чего печально подняла взгляд, — А за это… За это ты мне отдашь его дивные штучки. Эти, — она потянула себя за мочки и показала на Джо кивком.

— Серьги?

— Понравились они мне.

Если честно, Шестипалая только была рада распрощаться с проклятой Костью Мира. Ей — и всем малефикам — было бы без этих амулетов просто чудесно. Жили бы, не боясь за собственные спины, когда за ними маячат ключники. Но что-то в тоне и в самом характере этой просьбы ей не понравилось, поэтому она поколебалась. Однако помощь уже была оказана, а она, пусть и находилась в сознании довольно долго, всё ещё была слаба. На Джо и вовсе без слез не взглянешь. Они нуждались в шорке с её ароматным горячим варевом, навыками медика и травами, способными заглушить боль.

— По рукам. Но сначала ты расскажешь мне, как мы сюда попали и что пропустили.

— Конечно, — южанка кивнула.

— И скажешь своё имя.

— А зачем?

— Чтобы я знала, кому возносить хвалу за чудесное спасение, — огрызнулась Чонса. Женщина посмотрела на неё как-то странно, и, подходя, усмехнулась. Присела рядом, подтащила к себе сумку-мешок, извлекла из неё небольшую обитую металлом фляжку и протянула малефике.

— Нанна

. Анна — по вашем, — она поболтала фляжкой, — Выпьем за знакомство?

Если бы Нанна хотела отравить Чонсу, не выхаживала бы её. Поэтому малефика приняла угощение и сделала шумный глоток, обжегший ей горло крепостью напитка. Чонса была искусной выпивохой, но на сей раз не сдержалась и закашлялась.

— И часто ты, — передохнув, вернулась к беседе она, — просто так помогаешь страждущим?

— Век такой, — Анна забрала флягу из её рук и, глотнув, отложила, протянула к огню изящные руки, — что помогать надо. Иначе люди жить коротко и быстро, грустно.

— Целительница, мыслительница и пророчица… Не много ли профессий для шорки?

Анна, конечно, не ответила. Дёрнула плечом, так что Чонса продолжила, обняв колени, рассматривать её. Виски новой знакомой уже тронула седина. Видимо, жизнь культистки была тяжелой, в этих-то подземельях, и Чонса подумала, что, верно, она обитает здесь уже не первую неделю. Возможно, не один месяц. И даже такая отшельница знала о происходящем куда как больше неё.

Она возобновила разговор с тихого, но честного вопроса:

— И ты совсем не боишься меня?

Чонса была убеждена — особенно после увиденного — что ключники и проповедники свалят случившееся на малефиков. Их всегда делают виноватыми. Неурожай, мор, молоко у коровы скисло в вымени, град или засуха — виной тому колдовство, и не иначе. Люди боялись их, и ключники рядом были одинаково нужны и для защиты народа от их чар, и для того, чтобы защищать их от толпы.

Вспомнилось: в годы обучения у неё имелась слабость к другому малефику, звали его Данира, и у него в спутниках были близнецы. Их подкинули в церковь малыми детьми, посчитав, что это та же мутация, что свидетельствует о наличии малефеция у ребенка. Но не каждая диковинка являлась признаком этого, что не мешало забивать камнями, топить в прудах и выгонять из деревень уродов, и опасливо, с презрением относиться к тем, кто заходил в поселение с жёлтыми плащами и татуировками на лице.

Но сейчас Чонса не была уверена, что они ошибаются. Человек рядом с тем существом (разум отказывался запоминать его облик, слишком противоестественный для этого мира) был малефиком, пусть девушка и не видела его лица. И он явно не был против подобного соседства.

Что же они натворили?

— Ты хоть представляешь, что там творится? Видела ту мхара? Если ты о том, что у тебя лицо, то нет. Видеть я следы и страшнее.

— Дело не в том, что у меня на лице. Дело в том, что это означает.

— И что же? — Нанна подалась вперед, решив внимательнее разглядеть ряд точек и черт на лбу и скулах Чонсы. Чуть нахмурилась, — То, что от тебя смердеть, Чонса? Чон-са. Чонса. Чо-о-онса. Это не ваше имя? И не наше. Что-то знакомое. Стой. Это же ругательство?!

Чонса этого не знала. Это неприятно удивило, но и расставило некоторые вещи по своим местам.

— Не знаю. Это на северном диалекте Чернозубых. Мне его дали за…

— За острые зубы и язык?

Чонса слабо улыбнулась:

— Да.

Анна хихикнула в ответ, хлопнула себя по коленям и откинулась назад. Она достала трубку, забила её какой-то дурно пахнущей трухой и закурила. По пещере поплыл приторный дым.

— Ну слушать, Чонса. Ты знать, что твое имя перевести как… Э-э. Сутулый дитя свиньи и волка?

— Мне говорили, что это значит «Волчишка».