Небо и земля. Том 2

Куда амидарейкам понять, что есть вопросы, по которым решение господина подполковника непоколебимо? Поэтому его ответ: "пусть не теряют время, а поторопятся с разрешением на переезд", дипломатично перефразированный Айями как: "увы, списки составлены заранее, и изменить их не представляется возможным" вызвал у женщин глухое недовольство, которым они не преминули кинуть в виновницу отказа. Пусть и в спину, зато не таясь, громко.

- Зажралась и забыла, что такая же амидарейка как и мы. На даганских харчах память-то быстро отшибает...

- Ни стыда у неё, ни совести. Запрыгнула в койку к ироду и о муже не вспомнила. А ведь он отдал жизнь за свою семью и за страну...

- Верно. Амидарея не прощает предательства...

- Воротит нос, словно мы надоедливая мошкара...

- Спит с врагом и хоть бы хны. Бесстыжие её зенки...

В основном, не церемонились в выражениях женщины из числа приезжих, а местные помалкивали, не встревая. Если первые приехали в город к родным, которым повезло не быть убитыми в войне, то у вторых близкие погибли или пропали без вести, и кое-кто из горожанок, как и Айями, встречался с даганскими вояками, стараясь не афишировать скандальные отношения. Но, в отличие от других, Айями "закрутила" с высокопоставленным офицером, а значит, у неё имелись связи. В стремлении ужалить её да побольнее преуспела парочка заводил из приезжих. Каждый раз, сталкиваясь с Айями у проруби, женщины начинали меж собой пересуды, упоминая об объекте злословия в третьем лице. Устраивали настоящие спектакли с таким расчетом, чтобы Айями попала в число слушателей.

"Ни дать ни взять, сестры Ниналини, потерявшиеся в младенчестве" - подумала та, зачерпывая воду, и улыбнулась. От веселой мысли спала с сердца тяжесть, каковая обычно возникала, когда оскорбления стелились вослед шлейфом. "Выходит, нужно отвечать улыбкой на нападки" - сообразила Айями и решила впредь придерживаться новой линии обороны. Да и женщины попритихли, заметив неправильную реакцию Айями, которой полагалось прятать взгляд и краснеть от стыда. Улыбка помогала ей терпеливо сносить язвительные высказывания, и Айями, набрав воды из проруби, покидала набережную с тележкой и со штилем в душе.

Так же и тем утром, наполняя бидон, Айями увлеклась, вспомнив о Кнопке, устроившей по рани кипучую кошачью деятельность. И не сразу осознала, что вот-вот упадет в воду. Вроде бы всё как обычно: подобрав полы пальто, присела на корточки, в руке ковшик, к рукоятке которого примотана длинная палочка, чтобы при зачерпывании не намокли варежки. И вдруг Айями почувствовала, что теряет равновесие. Еще миг, и провалится в черную непроглядную тьму, лениво плюхающую в ледяном квадрате.

За доли секунды Айями успела увидеть свое отражение в ряби мелких волн и разглядела изумление в глазах, сменившееся осознанием неизбежного: сейчас она уйдет кулем на дно, тихо и без брызг. Ледяная вода сведет судорогой конечности, крик застрянет в горле, парализованном спазмом, дыхание завязнет в легких, и сердце остановится от шока. Темные волны сомкнутся над головой, а намокшее пальто будет камнем тянуть вниз. Туда, где глохнут звуки, и не проникает свет. На краю проруби останется тележка и полупустой бидон, а Люнечка так и не дождется маму. И никто! - никто не поможет Айями. Не протянет руку, не кинется за патрулем, зовя во весь голос: "Спасите! Женщина тонет!" Люди наполнят свои баклажки и отправятся по домам, сделав вид, словно и не было подле них человека, минуту назад набиравшего воду. Подумаешь, оступилась. Или столкнули. Предателям нет места под солнцем Амидареи.

В эти мгновения, балансируя на грани равновесия, Айями увидела будущее, будто в замедленной киносъемке, и испытала безотчетный ужас. И последней внятной мыслью стала мысль об осиротевшей Люнечке, полная безнадежного отчаяния.

А затем - благодарение всем святым - к ногам вернулась устойчивость, и Айями ощутила подошвами твердость наста.

Она еще долго сидела на корточках, избегая смотреть на черный маслянистый квадрат. Наконец, дыхание пришло в норму, колотящееся сердце унялось, и Айями поднялась на ноги. Онемевшие мышцы закололо в икрах, и она, нервически захихикав, огляделась: не заметил ли кто.

Не заметили. И глаз не подняли. Одни черпали воду, другие только что подошли, выискивая удобное место у проруби, третьи вытягивали на набережную груженые санки. И вообще, окончательно рассвело, и, похоже, Айями, опоздала на работу.

Она не рассказала Эммалиэ о пережитом страхе, зачем добавлять той треволнений. Но, торопясь в ратушу, и позже, взявшись за незаконченный перевод, Айями прокручивала в памяти произошедшее, и раз от раза отзвуки безумного испуга становились слабее, а из головы не выходили вопросы: неужели оступилась? Ничего удивительного, и на ровном месте можно упасть, не говоря о коварной наледи. Плохая координация, как выразилась бы Зоимэль. А вдруг Айями толкнули? Тут много не надо: пройти мимо и невзначай задеть за плечо.