Небо и земля

Тентенников задумался. Впервые за последние годы приходилось самостоятельно принимать серьезное решение. Так уже повелось сыздавна, что на самых важных поворотах судьбы советовался он со своими приятелями, спорил о второстепенном, несущественном, из-за пустяков способен был часами истошно и раздраженно кричать, а в главном верил Быкову беспрекословно и шел за ним не раздумывая. Вот Быков сумел бы ответить Риго, а Тентенников не верил в собственное красноречие и, отставив рюмку с коньяком, посасывал раздраженно свою трубку.

— Франция много сделала для России, — продолжал Риго, — но Россия покинула её в трагическую минуту…

Он совсем задыхался от раздражения и уже с трудом складывал русские фразы: нет-нет и ворвется в его речь какое-нибудь французское словечко. Каждое русское слово произносил он теперь с трудом, неожиданно коверкая ударения на французский лад, как будто за несколько часов разучился говорить по-русски.

— Разве не понимаете вы великого значения западной цивилизации для России? Ведь теперь вы снова отдались разрушающим силам своего духа… И, главное, все равно ничто не изменится в веках, жизнь будет такою, какою она вечно была. Неужели не понимаете вы, что большевики у власти долго не удержатся? В ближайшее время начнутся восстания за восстаниями, войска англичан, американцев, французов высадятся на русскую землю, чтобы отовсюду двигаться к заветной цели — к Москве.

— Значит, поход собираете в благодарность за кровь, которую мы пролили на войне? — рассвирепел Тентенников. Он встал со стула, вытянулся во весь свой огромный рост и, размахивая кулаками, наступал на Риго. — Хороши союзнички, нечего сказать! Иудушки… Вот уж, воистину, порадовали! Войска так называемых союзников пойдут на нас, к Москве будут двигаться… А народ наш спать будет, что ли, пока им свои десанты начнете высаживать? Да он подымется, как один человек, и Москву грудью прикроет. Не сладко вам придется тогда! Вам кажется, что большевики власти не удержат? Еще бы! Ненавидите Советскую власть — вот и трезво на вещи посмотреть не можете. А вам каждый русский рабочий человек скажет, что, если понадобится, он за эту власть умрет. В невыгодное дело деньги вкладываете — в интервенцию против большевиков. Лучше бы сразу шапочки сняли да нам в ноги поклонились!

Мсье Риго боязливо морщился и только подымал кверху худые руки, словно защититься хотел от неожиданного удара летчика. Чем больше говорил Тентенников, тем больше раздражался и в особенную ярость пришел, окончательно поняв, что попервоначалу Риго принял его за человека, собирающегося перебежать к белым. Он схватил венский стул, на котором сидел в начале беседы, и изо всей силы ударил им по полу. Мсье Риго с ужасом смотрел на разлетевшиеся по комнате обломки стула, а Тентенников, вплотную подходя к Риго, яростно говорил:

— И ты, гад, меня посмел принять за белогвардейца? Меня, русского летчика Тентенникова, Кузьму Тентенникова, чье имя знает каждый спортсмен и каждый любитель авиации в России? Меня, который с детства, кроме нужды да горя, не знал ничего? Только теперь наше время настало. На ту войну мы против воли шли, а здесь каждый берет в руки винтовку. Наши баре в старое время перед вами лебезили и по-русски говорить стеснялись между собой, обязательно по-французски или по-английски беседовали, чтобы слуги не поняли. Но мы поняли их разговоры… Без перевода поняли… Народ поднялся, а дивная сила заложена в русском человеке. Вы её скоро сами почувствуете — и не рады будете, что к нам введете войска… Ваши же солдаты против вас начнут восставать…

Опять кто-то позвонил три раза. Риго осторожно поднялся со стула, опасливо поглядел на летчика, как-то бочком проскользнул мимо него и, бормоча что-то под нос, открыл входную дверь. Еще одного посетителя провел он в комнату, где был человек с выщипанной бородкой.

Тентенников всегда считал, что мало у него политических знаний, и, читая газеты, постоянно требовал разъяснений Быкова или Глеба. Но сегодня он вдруг поверил в самого себя. Черт возьми, здорово же он отчитал французского белогвардейца!

Вернувшись, Риго уже не сел на старое место, а встал в углу, заложив руки за спину и широко зевая. Он мечтал теперь только об одном: чтоб скорее закончилась беседа и прекратился спор…

— А впрочем, зачем метать бисер перед свиньями, — сердито сказал Тентенников, застегивая на все пуговицы кожаную куртку и с ненавистью глядя на Риго. — Жалею, что встретились…

* * *

Он ушел, не попрощавшись с мсье Риго, и, возвращаясь пешком в гостиницу, долго думал, как следует поступить теперь, после беседы с этим бывшим профессором летной школы. Подозрителен очень и сам Риго, и молчаливые люди, которых он впускает в квартиру после условного звонка, и разговоры француза очень нехороши, — ведь он полон злобы и ненависти к России и всему советскому…