Небо и земля

— А может быть, не решался прийти? — язвительно проговорил Николай. — Отсиживаться спокойней?

— Я не понимаю.

— Вот и плохо! — ответил Николай, перебивая последние гвозди. И сразу же, не давая опомниться Быкову, строго спросил: — Что за человек Победоносцев?

Быков ждал всего, но не этого вопроса. Он никогда не видел Николая таким чужим, неприветливым, раздраженным и, отступив немного, сердито сказал:

— Теперь, когда человек погиб, ты мог бы и не спрашивать о нем с раздражением!

— Ты меня, знаешь ли, не учи, а отвечай прямо, когда тебе задают вопросы!

— Пожалуйста, — с бешенством ответил Быков. — Этот человек — мой родственник.

— Брат твой, что ли?

— Брат моей жены.

— А где сейчас находится твоя жена? Не у белых?

— Если ты будешь задавать нелепые вопросы, отвечать не стану.

Николай подошел почти вплотную к Быкову, схватил его за плечи и, в упор разглядывая карими колючими глазами, сурово сказал:

— Я тебя позвал не для шуток.

— Изволь! — ответил Быков, передернув плечами. — Спрашивай, если тебе нужно. Я, по-моему, никогда не врал…

— Что он за человек?

— Ты его сам должен бы помнить. Или забыл, как в семнадцатом году, незадолго до февральской революции, когда за тобой охотились царские жандармы, он спас тебя и на самолете доставил до городка на Днестре?

— Я не о том спрашиваю, что раньше было. Ты прямо ответь: как он вел себя на фронте сейчас?

— Плохо вел.

— Плохо? — садясь на стул, сказал Николай.

— Очень плохо, — улыбаясь недоброй улыбкой, ответил Быков. — Отвратительно себя вел: как только встречал белый самолет — сразу же его расстреливал в воздухе.

— Ты шутить сюда пришел или разговаривать по-серьезному?

— Ты спрашиваешь — я отвечаю. Я спрашиваю — ты не отвечаешь и еще кричишь на меня.

— Мы подозреваем летчика Победоносцева…

— Тогда заодно подозревай уж и меня! — крикнул Быков.

— …в измене, — глухо сказал Николай.

Быков отошел к самому окну и медленно начал расстегивать портупею. Николай молча наблюдал за ним, собирая разбросанные по столу гвозди.

— Вот! — сказал Быков. — Я человек прямой. Раз ты его подозреваешь — то и меня подозревай! Если его будешь расстреливать — то и меня расстреляй!

Он вынул из кобуры браунинг и протянул его Николаю.

— Принимай от меня оружие и зови караульных — пусть берут под арест красного летчика Петра Ивановича Быкова.

Николай взял браунинг, разрядил его для чего-то, щелкнул курком и вдруг с обычной своей отходчивостью сказал:

— У меня ведь характер — порох. Вспыхну — и не унять.

Он опять был тем Николаем, которого знал Быков много лет, и летчик почувствовал, как страшно было бы навсегда потерять такого друга. Но губы его дрожали, и, не в силах вымолвить ни слова, он молчал, потупив глаза.

— Бери браунинг, — сказал Николай.

Быков взял браунинг, зажал его в правой руке.

— Теперь заряжай, положи в кобуру, застегни портупею и вообще приведи себя в приличный вид! А то стоишь, как полковая стряпуха. Да волосы бы все-таки на досуге подстриг, а то уж начинаешь походить на свободного художника!..

Прошло минут десять, пока Быков решился, наконец, спросить:

— А теперь скажи откровенно, зачем ты меня звал сегодня?

Николай расстегнул полевую сумку и вынул большой конверт, густо залепленный сургучом.

— Вот, — сказал он, — бери и читай! Да только, гляди, не сажай редьку! По-простецкому, коленки не подгибай со страху, когда чтением займешься!

Быков сел на подоконник, вынул из конверта несколько листков и сразу же увидел знакомую подпись.

— Полковник Васильев, — воскликнул он с ожесточением. — Новые, что ли, листовки?

— Я же тебе говорил: читай без расспросов!

Быков читал по складам, словно малограмотный, и все-таки не сразу понял написанное. Прочитав две строки, он обязательно возвращался к первой и снова перечитывал её, не понимая. Буквы прыгали, расползались, и ни одного слова нельзя было составить из них.

— Послушай, — сказал он, еле шевеля побелевшими губами. — Я ничего разобрать не могу. Прочитай-ка вслух, пожалуйста!

Николай покачал головой, взял листовку из рук Быкова и медленно начал читать, отчеканивая каждое слово:

«Господа красные летчики, — писал Васильев, — я снова обращаюсь к вам с весьма интересными сообщениями — разоблачениями, и пикантного свойства. Кроме двух безалаберных дураков — Тентенникова и Быкова, теперь никого нет в ближайших красных авиаотрядах. Все разбежались кто куда. А самые умные перешли к нам… Я по-солдатски пишу, может быть, нескладно, но крепко — шашкой вырубаю каждое слово. Так вот! Где красный воздухолет Победоносцев Глеб Иванович? Он каждый день вылетает бомбить вас».

— Ну, дальше читать невозможно! — сказал Николай, откладывая в сторону листовку. — Обычная беллетристика и похабная ругань.

— А подпись?

— Ты же читал: полковник Васильев.

Быков поднялся со стула и тихо спросил:

— Что же делать теперь? Глеб не из тех людей, которые путают «нет» и «да». Он честно служил Советской власти. Его слово крепко. А у Васильева против Глеба — старая злоба. Мало того, и по женской части они когда-то поспорили. Не верю ничему, ни единому слову.