Небо истребителя

— Но мы на оставшихся и даже на поврежденных самолетах взлетели и дрались. Какая у нас была тактика? Мы о ней не думали. Старались быстрее уничтожить врага. Били огнем и тараном. Во время тарана погиб мой друг Петя Рябцев. Нам удалось к середине дня уничтожить около трех десятков фашистских самолетов. Но враг был на подходе к аэродрому, и мы на оставшихся десяти истребителях перелетели из Кобрина в Пинск…

Мне понравился ответ майора, хотелось назвать его по имени и отчеству, но в списке, лежавшем передо мной, были только инициалы.

— Товарищ Смольников, — сказал я, — вы ответили отлично. Но у меня есть дополнительный вопрос: что вы считаете главным в воздушном бою?

— Пример командира. Как он пойдет в атаку, так и все летчики пойдут за ним. Наш командир полка майор Борис Сурии — образец мужества. Он был ранен в неравном бою, но продолжал драться, сумел сесть на свой аэродром и умер в кабине, не выпустив из рук рычаги управления…

Заключительный акт мы готовили постепенно, к концу зачетов он фактически был готов. Мы отметили, что знания у слушателей хорошие, но дисциплина на низком уровне. Особо отметили, что командование курсов снисходительно относится к пьяницам. Председатель комиссии Яков Блоков не хотел, чтобы это было записано в акте, но мы дружно возразили ему. Чувствуя свою вину, он со вздохом поставил свою подпись. Набравшись смелости, я спросил Блокова:

— Почему на зачетах ни разу не присутствовал начальник курсов? Не заболел ли он?

— Нет. Просто не хотел стеснять вас.

— Да мы что, дети? — возмутился Маурычев. — Или мы слепые? Зачеты позволяют не только определить знания слушателей, но и оценить дисциплину, работу руководства курсов и преподавателей!

— Спокойно говорите, товарищ подполковник, — прервал Маурычева Блоков.

Я поддержал Маурычева, предложив собрать руководство курсов и преподавателей, зачитать наш акт и выслушать их мнение. Блоков вскипел:

— Все! Хватит! Можете быть свободными!

В Москве мы доложили свое мнение начальнику управления, но дело приняло неожиданный оборот. Почти одновременно поступило анонимное письмо, где сообщалось, что подполковники Александров И. Ф., Маурычев И. М. и Дубинин П. С. во время командировки организовали вечеринку с женщинами, которые во время войны работали в Германии на фашистов. Организатор этой вечеринки Иван Александров был отстранен от работы в управлении и направлен в распоряжение кадров ВВС.

5.

Из авиационной части, расположенной на территории ГДР, пришла тревожная телеграмма: «МиГ-15 по непонятной причине не выходил из пикирования. Летчик использовал все возможности. Самолет спасен, пилот травмирован. Причину происшествия выяснить не удалось. Просим прислать специалистов». Летчик-испытатель инженер-подполковник Григорий Седов и я срочно вылетели в Германию. Встретили нас командир дивизии и уже знакомый мне командир полка майор Семен Глушенков, у которого Костя Домов был заместителем.

— Кто пострадал? — спросил я.

— Капитан Домов.

Меня словно чем-то тяжелым ударили. Сдерживая волнение, я тихо спросил:

— Говорить он может?

— У него только ноги отнялись.

— Где он?

— В госпитале. Тридцать минут езды.

— Поехали.

— Может, сначала самолет посмотрим? — подал голос Седов.

Мне была понятна забота летчика-испытателя с инженерным образованием. Для него «первым делом самолеты», а уж человек потом. Из-за этого принципа он в сложные моменты испытаний не думает о жизни и погибает, пытаясь выяснить непонятное поведение самолета. Меня же волновал Домаха. Да и командир полка поддержал:

— С самолетом все в порядке. Домов сел нормально. Только вылезти из кабины уже не мог.

Погода стояла по-мартовски хмурая, сырая, а у меня на душе было хмуро и тоскливо. В госпитале сначала мы переговорили с лечащим врачом. Тот пожимал плечами и ничего определенного не мог сказать. Сообщил только:

— Появились пролежни. Ему пока нужно лежать на спине.

— А боли есть?

— Болей нет. И рентген никаких отклонений от нормы не показал. После всех анализов появилась мысль о симуляции.

— Какая глупость! — не удержался я. — Его лечить надо, а вы…

— Впрочем, больной начал самолечение. Сестра заглянула в палату, а он ползает по полу на руках. Пришлось перевести его в двухместную палату.

Как понятны мне эти действия Домахи! Смелый и хваткий, он не терпит неясностей в жизни, старается физическими упражнениями перехитрить болезнь.

Время приближалось к ужину, когда мы вошли в палату к Домахе, Он сидел в кресле и выжимался на руках. На висках русые волосы побелели, летное происшествие сильно его потрясло, отметил я. Увидев меня, Домов воскликнул:

— Арсен! Опять проверять меня будешь? — и расслабленно опустился в кресло. — Но теперь я стал размазней и летать не могу. — Однако, когда мы обнялись, Домаха так крепко стиснул меня, что я приподнял его и, опустив на ноги, сказал:

— Стой!

— Только держи.

Домаха начал приседать, ноги его подогнулись, и он расслабленно опустился на прежнее место. Несколько секунд посидев, он попросил:

— Еще раз подними.

После нескольких приседаний вмешался врач:

— Хватит, друзья, физкультуры. Давайте поговорим.