Небо истребителя

На ночном аэродроме я впервые оказался просто наблюдателем, и мне показалось, что все это — интересная ночная игра, похожая на спектакль в театре. Но вот, заглушая небесные звуки и игровые огоньки ночи, на посадочную полосу обрушился ослепительно ярким ударом свет двух прожекторов. Увлекшись наблюдением за небом, я как-то забыл о прожекторах, от резкого всплеска света вздрогнул и сразу повернул голову на освещенную полосу. Через несколько секунд из темноты вынырнул истребитель и, немного проплыв над полосой, приземлился…

Следующей ночью я сам выполнил контрольный полет в зону и четыре по кругу. Было нелегко. Ночью на боевых самолетах я не летал с 1941 года, когда в совершенстве освоил такие полеты и научился даже стрелять по конусу.

Вскоре на курсах я уже без инструктора тренировался на Як-11, летал по кругу и в зону на высший пилотаж, а затем совершил самостоятельный вылет на боевом Як-17. Первый вылет на любом новом самолете волнует летчика. Я поднимался в небо на девятнадцати типах самолетов, но что сулит этот — двадцатый? Неизвестность всегда настораживает.

Техник доложил о готовности истребителя к полету. Мне полагалось обойти машину, убедиться, что с внешней стороны «яка» нет никаких неполадок, расписаться в книге о приеме исправного самолета от техника. А зачем? Такое было правило, хотя оно как-то бросало тень на летчика и техника, будто они не совсем доверяли друг другу. И многие летчики выполняли это правило чисто формально. Я тоже относился к этой категории. Зато когда надел парашют, сел в кабину и привязался ремнями, не забыл проверить, как действуют рули управления. Это было похоже на пожатие руки при знакомстве с новым человеком. Управление самолетом — целая система рычагов и тросов, которая, подобно нервной системе, пронизывает всю машину. И если в этой системе происходил даже незначительный сбой, полет или даже руление на земле заканчивались трагически. Вот почему проба рулей управления перед запуском мотора стала у летчиков главным инстинктом. Прежде чем вырулить на старт, по привычке военного времени я проверил положение тумблеров двух 23-миллиметровых пушек, хотя стрелять не собирался. Это тоже был выработанный годами инстинкт.

Разбег машина начала легко и очень устойчиво, а когда она набрала скорость, я легонько взял ручку управления на себя, и Як-17 послушно оставил полосу. По простоте взлета, посадки и выполнению фигур высшего пилотажа таких истребителей у нас еще не было. Я сделал на нем двадцать шесть полетов днем и ночью, налетав более пяти часов. Кроме того, я совершил несколько вылетов в задней кабине только что выпущенного учебно-тренировочного двухместного реактивного истребителя «Яковлева» и был допущен на нем к инструкторской работе…

2.

Для проверки авиации Львовского военного округа была назначена группа инспекторов во главе с начальником Управления боевой подготовки бомбардировочной авиации ВВС генерал-лейтенантом Владимиром Алексеевичем Ушаковым. Возглавлял авиацию округа дважды Герой Советского Союза Василий Рязанов. Судьбы генералов были похожи. В Великую Отечественную оба командовали авиационными корпусами: Ушаков — бомбардировочным, Рязанов — штурмовым, а затем перешли на нелетную работу. Правда, по характеру и внешнему виду их нельзя было спутать. Ушаков — высокий, спокойный. Рязанов — небольшого роста, хрупкий, энергичный.

После рассказа о ходе боевой подготовки в подчиненных частях Рязанов поинтересовался, сколько времени мы будем проводить проверку.

— Это зависит от вас, — загадочно улыбнувшись, ответил Ушаков. — В хорошей работе мы быстро разберемся, а вот с недоделками придется покопаться. Наша цель не только выявить недостатки, но и помочь вам устранить их. О летчиках будем судить по технике пилотирования и качеству стрельбы, воздушным боям и маршрутным полетам.

На другой день наша группа инспекторов во главе с полковником Ткаченко летела в Закарпатье. Этот перелет воскресил в памяти март 1945 года. Тогда мы с Алексеем Пахомовым летели на истребителях к озеру Балатон, где фашистские войска перешли в контрнаступление. Для дозаправки самолетов нам предстояло сесть на том самом аэродроме, куда держали путь теперь. Метеоколдуны (так летчики в шутку называли метеорологов) сказали, что Карпаты закрыты облаками, а за Карпатами — ясно. Однако и по ту сторону гор стояла сплошная облачность. Понимая, что для возвращения нет горючего, мы отыскали окно в облаках и нырнули в него. На поля садиться было опасно: они раскисли от дождей. Сели на шоссейную дорогу. Самолеты были разбиты. Пахомов отделался испугом, а я получил серьезные травмы,

На этот раз утро было тихое и солнечное. Хорошо смотрелись горы, переплетенные ручейками и речушками. Изредка под крылом проплывали небольшое сияющее пятнышко озерка или желтеющая оголенная скала. А в основном внизу лежали сплошные леса и зеленые луга с пасущимися на них стадами.