Особенно непогодило 8 февраля. Плотные черно-серые тучи нависли над прокисшей от сырости землей, ветер, как сумасшедший, носился над аэродромом, вздувая парусами брезентовые полотнища, которыми покрывались моторы машин. Собравшись небольшими группами, мы коротали время за разговорами, негромко напевали любимые песни. И вдруг появилась капитан Ракобольская, какая-то необычная, возбужденная. Срывающимся голосом объявила общее построение. Все встревожились — уж не провинились ли в чем? Тем более, видим: от штаба идут человек десять офицеров.
— Маринка, — толкает меня Оля Клюева, — кажется, сам Попов.
Всмотревшись, я действительно узнала командира дивизии.
После доклада Ирины Ракобольской вперед вышел генерал Попов. Ветер рвал из его рук лист бумаги.
Шагах в трех позади Дмитрия Дмитриевича стояла командир полка Бершанская, рядом с ней комиссар Рачкевич. Лица обеих были сосредоточенны, торжественны. По тому, как они смотрели на строй, изредка перебрасываясь словами, чувствовалось: произошло что-то важное, приятное для нас.
Окинув взглядом строй, генерал Попов громко прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении нашему 588-му полку гвардейского звания и переименовании его в 46-й гвардейский. Тут же на поле состоялся митинг. Выступали многие. Говорили просто, но от всего сердца. Еще бы! Ведь нам первым в дивизии оказали такую честь. Да и не только в дивизии. Наш полк стал первой женской гвардейской частью во всей армии!
Вечером в общежитии было особенно оживленно. Все были возбуждены, не хотелось заниматься серьезными делами. Позабыв про лекции и конференции, которые проводились в нелетную погоду, девушки стайками переходили из комнаты в комнату, перебрасывались репликами, шутили, смеялись. Исключение составляла лишь Наташа Меклин. Уединившись в укромном уголке, она что-то сосредоточенно писала, изредка сердито поглядывая на тех, кто пытался ей помешать. Казалось, происходящее вовсе не интересует ее.
— Что, Натуся, — шутливо проговорила Женя Руднева, — поэму сочиняешь о девушках-гвардейцах?
— Пока секрет, — тихо ответила Наташа, строго посмотрев на Женю красивыми, с зеленоватым оттенком глазами. — Не скажу!
Дина Никулина, с которой Женя летала в одном экипаже, дернула подругу за рукав гимнастерки:
— Пойдем. Разве ты не видишь, что у нашего штурмана сегодня поэтическое настроение?
— Вот еще… Откуда вы взяли? — смутившись, выдала себя Меклин…
На другой день, когда мы с Олей Клюевой дежурили на аэродроме, на старт, запыхавшись, примчалась Катя Титова.
— Ой, девушки! — издали закричала она. — Бежим скорее слушать марш!
— Какой там еще марш? — переспросила Оля.
— Самый настоящий, гвардейский. Наш, понимаешь — наш!
Наверное, вчера Наташа написала, догадалась я и посмотрела на небо. Оно по-прежнему хмурилось. Не было ни малейшей надежды на улучшение погоды.
— Пошли, — предложила я Клюевой. — Гвардейцам положено иметь свой марш.
— Будет нам марш, если вдруг объявят вылет на разведку погоды, — заметила Ольга, нехотя вылезая из кабины.
— Не объявят. А вообще-то, ради такого случая не жалко разок и выговор заработать.
— Быстрей вы, копуши! — тормошила нас Катя.
В общежитии было уже битком. Кто-то невидимый за склоненными над столом головами не спеша, с чувством читал:
— А что, неплохо, — заметила Ира Каширина. — Ну-ка, девочки, все разом:
Десятка полтора голосов подхватили за Ирой:
Некоторые уже успели переписать марш. Копии песни тотчас разошлись по рукам. Не прошло и пяти минут, как гремел настоящий девичий хор: