Она глубоко вдохнула, явно овладевая собой.
– Я – это самое близкое к понятию «адвокат», что у тебя здесь может быть, Мартин. Единственный на четыре тысячи лет времени и на двести световых лет расстояния представитель твоего правительства. У них легалистская система правления, при всех средневековых вывертах, и они разрешили мне как твоему адвокату тебя посетить. Я буду защищать тебя, если дело дойдет до военно-полевого суда, поскольку ты гражданский, и, быть может, я смогу сделать так, чтобы до этого не дошло. Но только если ты расскажешь мне все, чтобы я знала, кого защищаю.
– Не могу я об этом говорить, – сказал он, чувствуя себя неуютно. Взял книгу, пытаясь этим отчасти скрыть свою больную совесть. – Мне нельзя. Я думал, что уж кто-кто, но ты это поймешь.
– Слушай! – полыхнула она по нему взглядом. – Помнишь, что я говорила тебе о доверии? Так вот, я сильно разочарована. Потому что я верила тебе, и мне кажется, что ты это доверие обманул. При сложившихся обстоятельствах мне придется много говорить, если я буду пытаться снять тебя с крюка, на который ты сам подсел, или хотя бы вытащить тебя живым. И до того, как я этим займусь, мне надо знать,
Он минуту помолчал, чувствуя, что события выходят из-под его контроля.
– Я работаю на Эсхатона.
Рашель тяжело села на койку, глаза у нее полезли на лоб.
– Что?
Он пожал плечами.
– Ты думаешь, у Эсхатона единственный способ решения проблем – это сбросить на них камень?
– Ты шутишь?
– Нет. – Он ощущал во рту вкус желчи. – И я верю в то, что делаю. Иначе ведь меня бы здесь не было? Потому что альтернатива – действительно сбросить на планету здоровенную бомбу. Это для Эсхатона легче, и шуму соответственно больше. И люди
– И давно?
– Уже лет двадцать. – Он снова пожал плечами. – Это все.
– А зачем? – Она опустила сцепленные руки, зажала их меж колен, и глядела на Мартина с выражением жалобного недоумения.
– Затем… – Он попытался собрать рассыпающиеся мысли. – Поверь мне, Эсхатон предпочитает, чтобы сначала делали свою работу такие люди, как ты. Но если флот пустился в путь, и ты проиграла спор, то альтернативы уже нет. Ты же не думала, что они, создав все предпосылки для замкнутого времениподобного пути, не пройдут его до логического конца? – Он сделал глубокий вдох. – Вот тут и начинается моя работа. Я водопроводчик на те случаи, когда Эсхатон хочет заделать течь без шума.
– То есть ты агент?
– Да, – согласился он. – Как и ты.
– Как я. – Она издала хриплый звук, который мог быть задуман как смех. – Блин, знаешь, Мартин, я не это ожидала услышать.
– Мне жаль, что так вышло. Особенно… Ну, с нами. В середине.
– Мне тоже, с теми же прибамбасами, – откликнулась она дрогнувшим голосом. – Это все?
– Все… А, в смысле… Нет, больше я ничего от тебя не скрыл. Честно.
Долгая пауза.
– Ладно. Это было… ну, чисто профессиональное?
Он кивнул.
– Да. – И посмотрел на нее. – Не люблю я врать. И не врал и не скрывал правды больше ни о чем. Клянусь.
– Ладно, о’кей. – Она устало улыбнулась, одновременно и с насмешкой, и с облегчением.
– И это всерьез тебя грызло? – спросил он.
– Ну, можно и так сказать, – ответила она с едкой иронией.
– Э-гм… – Он протянул руку. – Мне жаль, что так вышло. Честно.
– Извинения приняты. Условно. – Она пожала его руку и тут же выпустила. – Так, теперь можешь мне сказать, что там для нас придумал Эсхатон?
Мартин вздохнул.
– Что знаю, расскажу. Но должен тебя предупредить: ничего приятного. Если мы не выберемся с корабля до прилета, то, вероятно, оба погибнем…
Путешествия во времени дестабилизируют историю.
История – дочь случайности. Столько событий зависят от критического непонимания или неожиданных встреч, что даже апокрифическая бабочка может устроить бурю своим крылышком. Единственная неверно понятая телеграмма в июне 1917 года сделала возможной большевистскую революцию; один шпион в 1958 году затянул холодную войну на десять лет. А без обоих этих событий разве могла вообще возникнуть такая сущность, как Эсхатон?