Небо войны

На паромах и баржах — исключительно гражданское население. Значит, наша армия сражается стойко и не намерена отходить за Днепр. Это радует. И я мысленно повторяю девиз, который ежедневно читаю в глазах боевых друзей, который не раз видел в печальных глазах украинских крестьянок: «Ни шагу назад! Не пустим врага за Днепр!»

С рассвета до позднего вечера мы барражируем над заданным районом. Этот новый вид боевой работы требует от каждого из нас не только мужества, но и мастерства, изобретательности.

Одной из тактических новинок, родившихся в полку, были так называемые «ножницы». Я не склонен приписывать себе авторство в изобретении этого приема, но смело утверждаю: он мог возникнуть только в полетах строем пары, за который я ратовал и боролся. Если изобразить «ножницы» графически, то такой полет будет напоминать цепочку восьмерок. Два самолета, следуя по одному маршруту, периодически расходятся и снова сходятся. Они имеют возможность не только прикрывать друг друга, но и обозревать большое пространство. Со временем «ножницы» стали нашим веским тактическим «козырем».

В те дни, когда мы, истребители, охраняли переправы через Днепр, сражаясь с «мессерами», наши ИЛы под прикрытием МИГов ходили штурмовать вражеские войска на дорогах Заднепровья.

Возвратившись однажды с боевого задания, я зашел на КП и увидел телефонистку Валю с заплаканными глазами, Меня удивили и обеспокоили ее слезы. Мы привыкли видеть девушку всегда веселой и жизнерадостной.

— Фигичев что-то не возвращается, — сказал Никандрыч, когда я поинтересовался, что расстроило Валю.

— Когда он вылетел?

— Да давно. Уже третий час пошел.

— Третий?! — неосторожно воскликнул я, но тут же, спохватившись, поправился: — А-а, всего лишь третий. Тогда рано еще беспокоиться. Ведь на ИЛе, как на волах, движешься медленно, но зато спокойно.

Валя попросила Никандрыча разрешить ей еще раз позвонить в штаб дивизии и на соседние аэродромы.

— Звоните! Конечно, надо искать! — ответил начальник штаба.

Я подождал, пока Валя поговорит со штабом дивизии. Ей сказали, что о Фигичеве никаких сообщений не поступало.

— Не грусти, скоро сам позвонит! — попробовал я ободрить девушку, но, не найдя больше нужных слов, вышел из землянки — не переношу женских слез.

Возвратившись на стоянку, я сообщил товарищам о Фигичеве и о слезах Вали.

— Уже плачет? — удивился один из летчиков. — Что-то рано она начала по нему убиваться.

— А что ты принимаешь за «не рано»? — спросил я.

— Самые скороспелые черешни не успели бы созреть за время их знакомства. А любовь не черешня.

— На войне чувства обострены и любовь может возникнуть внезапно.

— Лично я запретил бы такие связи.

— Как это запретил? Разве чувства можно запрещать?

— Да, можно! Командиру эскадрильи не к лицу заниматься такими делами.

— Крепко загнул!

— Верно сказал! — поддержал моралиста другой летчик. — Если мы начнем разводить здесь лирику, воевать некогда будет.

— Главное, некстати это, — отозвался еще один товарищ. — Только полюбят друг друга и тут на тебе: погиб человек! Война есть война. Здесь, как писал Маяковский, не место любовной кляузе.

— Словесной!

— Все равно!

Внутренне я согласен был с теми, кто осуждал Фигичева — Валя только вступала в самостоятельную жизнь. В этом возрасте девушки доверчивы и очень отзывчивы на все хорошее: Видимо, настойчивые ухаживания Фигичева она искренне приняла за любовь и сама влюбилась.

…По телефону передали приказ лететь на штурмовку. Дорога на Чернобаевку уже хорошо нам знакома. Мы не раз ходили туда штурмовать вражеские войска. Почему-то у меня появилась надежда увидеть где-нибудь на земле сбитый самолет Фигичева. Ох уж эта мне любовь!..

С задания возвратились в сумерках. На КП я застал командира полка, Никандрыча и Валю у телефона. По их лицам понял, что никаких вестей о Фигичеве все еще нет. Я тоже ничем не мог их порадовать.

— Завтра сам полечу! — сказал Виктор Петрович. — И найду Фигичева.

На следующее утро Виктор Петрович действительно решил лететь. Ему понадобился ведомый.

— Разрешите мне вас прикрывать? — обратился я к Иванову.

Командира удивило мое предложение.

— Что ж, попробуй. Но ты ведь не привык летать ведомым?

Полетели. Я действительно уже давно не летал в роли ведомого. А эти обязанности выполнять не так просто.

Виктор Петрович пилотирует превосходно. То взмывая ввысь, то снижаясь до бреющего, он внимательно смотрит, нет ли на земле следов упавшего ИЛа.

И я все время думаю о Фигичеве. Мысленно вижу даже, как он пробирается на восток, к Днепру. Если разыщем его, кому-то из нас придется сесть, чтобы забрать летчика.

Такие случаи уже были. Я читал о них в газете. В дни боев на Халхин-Голе истребитель С. И. Грицевец именно так увез из-под носа самураев своего командира. За этот подвиг его наградили второй Золотой Звездой Героя Советского Союза.

Я сейчас тоже сел бы в тылу у врага. Во имя дружбы, по велению долга и сердца, ради плачущей девушки…