Небо за стёклами (сборник)

Нужно было ждать. Убивая время, Ребриков стал рассматривать висевшие по стенам копни со знаменитых картин. Но рассматривать было совершенно нечего. Те же всем надоевшие медведи в "Утре в лесу", те же знакомые "Запорожцы", и опять лес, и опять речки… Вдруг кто-то закрыл ему сзади глаза большими тёплыми руками. Володька вырвался" Перед ним стоял, улыбаясь, Рокотов. Вот это был случай!

— Здорово! — сказал Рокотов.

— Ловко. Значит, вместе?

— Выходит. Молчанова вчера вызвали, а сегодня до наших букв дошло.

— Куда его?

— А кто знает… — Рокотов пожал плечами, и тут вдруг они увидели направлявшегося из комнаты учёта Чернецова.

— Серёга!

Тот обрадовался ребятам так, словно не видел их годы. Все трое сразу повеселели.

— Может, в одну команду попадём?

— Может быть.

Повестки у всех, как выяснилось, были одинаковые — синего цвета.

— Пошли в буфет пиво пить.

— Нету там пива, — вздохнул Рокотов.

— Ну хоть лимонаду выпьем за такое дело.

Но Чернецов идти в буфет отказался, объясняя, что ему куда-то нужно позвонить, и сразу же исчез.

Ждать вызова пришлось долго, и за это время Чернецов частенько куда-то таинственно исчезал и снова появлялся, уверяя, что ходил звонить по телефону.

Объявили, что в зрительном зале будет концерт. Володька и Рокотов пошли в зал.

Пела певица, выступал фельетонист. Потом объявили солиста на гитаре. На сцену вышел лысый актёр.

— Я его знаю. Он у нас дома был, — сказал Ребриков.

Но Рокотов ему не очень поверил.

Тогда Володька дождался и, как только маленький гитарист закончил номер, пошёл к двери, из которой выходили исполнители:

— Здравствуйте…

Актёр поднял на него быстрый и недоумённый взгляд.

— Я Ребриков Володя…

— А-а, Володечка! Милый вы мой, дорогой… Как же… Значит, здесь оформляетесь… Ну что же, дело такое, всех, кажется… — бормотал гитарист, тряся руку Володьке. — Я вот, знаете, по три шефских в день… Ну, передавайте привет вашим.

— Так я их, возможно, больше не увижу, — сказал Ребриков.

— Ах да! — актёр спохватился. — Ну так я при случае передам привет от вас.

И, ещё раз обняв Володьку, он побежал догонять своих.

Около пяти часов их стали вызывать по одному к капитану, сидевшему за столом в отдельной комнате.

— В общевойсковое училище пойдёте, — сказал тот Ребрикову. — Устраивает?

Ребриков пожал плечами. Капитан, наверное, шутил. Володька вообще собирался отправиться прямо на фронт, а тут — училище…

— Хорошо. Ждите.

Потом вызвали Рокотова. Он возвратился раскрасневшийся, счастливый:

— В танкисты!

Позже всех из комнаты, где сидел капитан, явился Чернецов.

— В артиллерийское, — сообщил он. — Я сказал, а капитан говорит: "Ладно".

Было очень обидно, что не сговорились раньше и не попали вместе. Но жалеть было поздно. Чернецов тут же снова исчез:

— Я сейчас…

Скоро человек, выкликавший по спискам, крикнул:

— Команды в училище, выходи строиться на улицу!

Забрали свои пожитки и стали спускаться по лестнице.

На площади сразу выяснилась причина таинственных исчезновений Сергея. Оказывается, всё это время его там дожидалась Майя Плят. И теперь, кажется, собиралась идти с ним в училище. Увидев Ребрикова и Рокотова, Майя сильно покраснела, потом сказала:

— Счастливо вам, мальчики.

— И вам счастливо, семейная пара.

Артиллеристы ушли первыми. Высокий, немного сутуловатый Чернецов шёл позади команды. Рядом с ним, напрасно стараясь попасть в ногу, семенила Маня.

5

— Подъём!.. Подъе-ем!

Ребриков отлично слышал, как уже в третий раз кричал дневальный, но глаза, хоть убей, никак не открывались.

— Для некоторых что, особая команда будет?!

Это окликал неповоротливых старшина Саенко. Как с капитанского мостика, наблюдал он за подъёмом роты с площадки лестницы. Дольше тянуть было нельзя.

Ребриков откидывал лёгкое байковое одеяло и торопливо натягивал синие диагоналевые полугалифе. Потом неумело возился с портянками и прыгал в широкие кирзовые сапоги.

— Выходи строиться на физзарядку!

Бежали один за другим, толкаясь и на ходу отыскивая свои места. На зарядку шли голые по пояс. В затылок друг другу. Шаркая тяжёлыми сапогами, спускались по узкой каменной лестнице. Те, кто не успевал, получали грозное предупреждение старшины:

— В следующий раз буду взыскивать.

Взыскивать старшина собирался за то, что подъём, по его мнению, происходил слишком медленно. Но самым странным было то, что на построение после сна на зарядку по казарменному расписанию дня не полагалось ни одной минуты.

Курсант Ковалевский, белёсый, очень вежливый человек, — недоучившийся студент, работавший раньше чертёжником, — всегда опаздывал на зарядку. Помкомвзвода Казанов, крепкий, скуластый парень с татарским разрезом глаз, каждое утро делал ему замечание.

Ковалевский был склонен к рассуждениям.

— Позвольте, товарищ сержант, а сколько времени даётся на подъём и возможность одеться? — спрашивал он.

— Нет вам никакого времени, — отвечал Казанов.

— Но как же так?

— Вот так. Подъём — и сразу выходи строиться на физзарядку… Ясно вам?

— Не совсем… Каким же образом…

— Курсант Ковалевский! Разговорчики… — Казанов начинал выходить из себя.

— Но всё-таки. Ведь логически…