Небом крещенные

— Не об этом я спрашиваю. Ты вот что мне скажи, Сухоруков, только честно: зная наперед, что парашют не выпустится, ты бы тормозил так же или по-другому?

Взгляды офицеров обратились к Сухорукову, и он, наверное, чувствовал их многочисленные уколы на себе. Но ответ все же дал не такой, какого от него ждали и требовали полковые начальники.

— Если бы знать, товарищ полковник, я бы начал тормозить пораньше и поэнергичнее, — ответил Сухоруков.

— Все слышали? — вскричал Булгаков, торжествующе оглядев офицеров. — А вы мне тут… пятки морочите: парашют, парашют! — Он опять обратился к Сухорукову: — Понадеялись на парашют и спали себе на пробеге. А когда увидели, что конец полосы близко, нажали на тормоза, да уж было поздно. Не так ли, капитан Сухоруков?

Капитан помолчал мгновение. Потом тихо молвил:

— Виноват, товарищ полковник.

Булгаков тоже не сразу заговорил. Прошелся коротко туда-сюда, заложив руки за спину. Остановился и сказал, строго глядя на всех сразу:

— Наказать бы надо! Только в первую очередь не летчика, а начальство, которое пытается втереть очки командиру соединения.

Он дал указание, чтобы компетентная комиссия расследовала летное происшествие и представила материал в вышестоящий штаб. Соответствующий приказ по этому случаю обещал не задержать. И выразительно посмотрел на Дубровского: кому-кому, а командиру полка в том приказе будет "привет" передан пламенный — не меньше выговора.

Отказавшись остаться пообедать, Булгаков сел в истребитель и полетел на самую дальнюю точку, где стоял его любимый полк. Почему любимый? А во-первых, потому, что там никогда ничего не случалось, полк тот уж сколько лет работал "без летных происшествий и предпосылок к ним", как отмечалось в праздничных докладах и приказах.

XXX

Как только в расписании занятий появлялось "окно" — свободные два часа, — Вадим Федорович покидал учебный корпус и отправлялся на аэродром. Он бродил по старту, вдоль самолетной стоянки, заговаривал с курсантами, прощупывая осторожными вопросами их знания в аэродинамике. В классе она, аэродинамика, вся состоит из формул и графиков, а в полете дает себя знать другими силами, способными вознести человека до небес или бросить вниз, если он ошибется.

На аэродроме привыкли к тому, что здесь часто появляется преподаватель аэродинамики. В том, что среди серых летно-технических курток маячил один зеленый китель, усматривали тесную связь теории с практикой…

Высокий, с атлетическим разворотом плеч курсант медленно шел в сторону самолетной стоянки, читая на ходу письмо. Черты лица парня показались Вадиму Федоровичу не то что знакомыми, но какими-то очень уж выразительными.

— Что, товарищ курсант, весточку с родины получили?

— Так точно, товарищ подполковник.

Курсант остановился, опустив руку с письмом. Его взгляд заставил Вадима Федоровича вздрогнуть: этакие серые с прозеленью глазищи, вырезанные внешними углами кверху, — не часто такие встретишь.

— О чем же вам пишут отец и мать, если не секрет? — спросил Вадим Федорович. Не мог он вот так просто пройти мимо этого курсанта.

— Письмо от бывшей одноклассницы, товарищ подполковник.

— От девушки, значит… Ясное дело… — пробормотал Вадим Федорович, понимая, что его вопрос о содержании весточки с родины в данном случае не к месту. Чтобы сгладить смущение — и его и свое, Вадим Федорович спросил: — А отец часто пишет?

— У меня нет отца, товарищ подполковник. Он погиб на фронте.

— Кем был ваш отец?

— Летчиком-истребителем.

— Значит, решили унаследовать боевую профессию отца? Очень похвально.

Безотцовщина… Сейчас в армию много приходит таких. Подросло поколение родившихся в годы войны. Этот вот, стоящий с письмом в руке, — длинный, худощавый, хотя широкой кости… Отца знает, наверное, лишь по фотокарточке да по рассказам матери.

Пора бы кончить беспредметный разговор, отпустить курсанта, а Вадим Федорович все оттягивает минуту расставания, сердцем чувствуя, что вместе с этим парнем пройдет мимо что-то очень значимое, о чем он больше никогда не узнает.

— Ваша как фамилия?

— Курсант Горячеватый.

— А зовут?

— Игорь.

— Игорь Иванович?

— Точно. Откуда вы знаете? — изумился курсант.

Ни о чем бы, пожалуй, не догадался Вадим Федорович, если бы не фамилия Горячеватый. Эта фамилия, простая и в то же время редкая, сказала ему все.

— Тебе, Игорь, известно, что твой отец в годы войны готовил для фронта летчиков вот здесь, на этом самом месте?! — Вадим Федорович топнул ногой.

— Да, нам говорили…

"Вон какой ты уродился и вымахал, Игорь Горячеватый. Не угадать большого сходства ни с отцом, ни с матерью. Батька твой — шумливый, грубоватый здоровяк, мать, судя по фотографии, виденной однажды, — полненькая такая украинка. Простые лица. А сыну неожиданно передались в наследство атлетическая стать и широко, чуть косо разрезанные глаза запорожского предка, атамана, "казачьего бога". Может быть, сравнение это возникло в раздумьях Вадима Федоровича по давней, немножко смешной ассоциации: инструктор — курсантский бог.

— В числе курсантов, которых здесь учил летать твой отец, Игорь, был и я.